сборная Австрии сборная России (лыжные гонки) Михаил Ботвинов
Вячеслав Самбур поговорил с легендой 90-х и 00-х Михаилом Ботвиновым.
У него удивительная судьба. И удивительно мало больших интервью.
В середине 90-х Михаил Ботвинов, один из самых крутых и стабильных лыжников, устал от безденежья, туманных перспектив и тренерской муштры. Его позвали в Австрию, и он уехал. Федерация лыжных гонок России наложила карантин: Ботвинов пропустил два года, в том числе Игры в Нагано.
За Австрию, так уж получилось, он только выигрывал. Чемпион марафона Васалоппет (1997), чемпион мира (1999) в эстафете, победитель двух этапов Кубка мира (1999) и призер двух Олимпиад (2002, 2006) на дистанциях 30 и 50 км. И это в годы, когда блистали Дэли, Ульванг, Смирнов, Прокуроров и Альсгорд.
Мощная карьера, которую впоследствии омрачили некоторые обстоятельства: Ботвинова привлекли к суду за лжесвидетельство по допинговому делу, дали 4 месяца условно. Хотя свою вину лыжник отрицает до сих пор.
Впрочем, сейчас к Ботвинову нет претензий. Дела прошлых лет он вспоминает спокойно. Говорит, все было слишком политизировано.
– Живу сейчас в Зальцбурге, но часто летаю в Россию, там у меня бизнес – много лет торгую спортивным инвентарем. У нас 10 магазинов в городах с сильными лыжными традициями.
В последние годы рынок стагнирует, но мы подстраиваемся, делаем коррекцию. Думаю, сложности ведения бизнеса в России очевидны: все очень зарегулировано, множество правил, инструкций, проверок. Зачастую совершенно лишних, и крайнего никогда не найдешь. Особенно если сравнивать эту систему с австрийской.
– Больше 20 лет вы живете в Австрии – долго привыкали?
– Если в бытовом смысле, то до сих пор привыкаю. Где родился, там и пригодился: в России, несмотря на все сложности, многое понятнее. Если говорить о спорте, то привыкать вообще не пришлось – кроме языкового барьера, проблем с адаптацией не было. Я занимался любимым делом – бегал на лыжах, а все остальное организовала австрийская сторона.
Моим детям проще, они родились здесь. А я 30 лет жил в одной стране, 20 в другой. Ментальная разница. Но для меня никогда не стояло вопроса, кем я себя считаю. Жена и дети здесь, мама и родственники в России – каждый раз еду туда с удовольствием. А голосовать хожу в Австрии.
Шапочки за 20 долларов
– Вы застали два тяжелейших периода в современной истории – распад СССР и голодные 90-е. Когда было хуже?
– Если ты при деле, то в любой период не замечаешь трудностей. Проблемки были, но я часто думаю о другом: какие возможности для заработка у нас были тогда – и мы их упустили. Жизнь шла мимо: все искали шансы, что-то приватизировали, строили бизнес – а мы просто бегали.
Спорт – это работа, а какие цели от любой работы? Получать удовольствие и деньги. В данный момент возможностей заработать спортом больше, чем 20-25 лет назад: премиальные, спонсоры, оклады. Я не завидую, но разница огромна: раньше за победу в Кубке мира давали хрустальную вазу. Мы радовались сотне долларов, как будто они упали с неба.
С другой стороны, у спортсменов в те времена была привилегия – возможность постоянно выезжать за границу.
– И это был отличный шанс заработать.
– Да, мы занимались этой ерундой, хотя по большому счету она только отвлекала. Возили икру, алкоголь, матрешки – не обязательно продавали, могли сделать «чейндж», обменяться с иностранцами. Только на сигареты табу – совсем криминал, да и лыжники в этом смысле пугливые.
Иногда зарабатывали на экипировке. Совсем юниорами, еще советскими, поехали в Штаты. То ли туристы, то ли местные как увидели наши шапочки «СиСиСиПи» – сразу подбегают: беру за 20 долларов. 20 долларов! Я как прикинул – ну сумасшедшие деньги. А для иностранцев СССР – такой культ, для них увидеть советских людей уже круто, а тут целые сувениры с символикой. Продал, конечно – у нас этих шапочек было много. Была бы одна, не продал.
– Кто изобретательнее всех торговал?
– Фамилию не назову, но случай запомнился. Проходили такие соревнования – ежегодная встреча с финнами: один год у них, один год у нас, в Мурманске или где-то в том регионе. Мы были спортсменами российской армии, то есть брали форму с собой. Надевали другую, а военную же в сумку не положишь – помнется. В общем, везли форму на плечиках: до границы на своем автобусе, после досмотра пересаживались на финский.
В то время экспортным товаром была водка. У нас стоила копейки, а у финнов пользовалась огромным спросом. Литр провезти можно, но не больше. Пограничники обыскивают, только форму на плечиках не трогают. А один наш парень зашил бутылки как раз туда: в рукава, карманы, штанины. Причем, так аккуратно, что форма не звенела. Мы хохотали, а он все провез и продал. Сумасшедший навар!
– Экс-биатлонисты и тренеры рассказывают, что в те времена команда была «голая». В лыжах так же?
– Получше. Все-таки тогда биатлон был захудалым видом. Не в обиду биатлонистам, но по отношению к лыжам вторичен. Массажисты, биохимики с нами ездили всегда. Сервисменов не было, это правда – зачастую готовили лыжи сами.
Но экономили жестко. Скажем, ездили из Санкт-Петербурга в Тронхейм на автобусе.
– Сутки или больше?
– Точно не скажу, но дорога безумная: автобус, граница, потом по воде, потом опять автобус. Конфликтная ситуация. Это первая половина 90-х, у меня уже терпение закончилось из-за такого отношения.
В Питере проходил этап Кубка мира, а в середине следующей недели меня ждали на каких-то стартах в Италии. Я решил улететь в Тронхейм оттуда. Подошел к тренерам, они отвечают: пожалуйста, только за свои деньги. Купил билеты, лишь бы не ехать на автобусе. А команда поехала, куда им деваться. Такой маразм, и думаю, местами подобное до сих пор осталось.
Развод
– В 1996-м уезжали больше от безденежья или от тяжелых отношений в сборной?
– Есть стереотип, что я уехал из-за денег. Да нет. Такие решения не принимаются за день, все копилось годами. Отношение к спортсменам раздражало сильнее. 28-29 лет – ну не мальчики уже, а в нас по-прежнему видят лошадок, за которых можно все решать. Хотелось реализоваться, а не выполнять приказы, как пехота.
– Проблема в конкретных людях?
– Проблема в системе. Все выросли в ней – другим людям, тренерам, руководителям там нет места. Кто бы ни приходил, все мыслили примерно одинаково – так воспитаны. Та же самая зарегулированность, что в российском законодательстве.
В Австрии на все лыжные виды и биатлон одна федерация, и в этом есть серьезное преимущество: со спонсорами разговаривать проще – они охотно идут под такую махину.
В России для каждого вида создана ветвь со своим штатом, структурой – многим трудно разобраться в этом. За все платит государство, и мне кажется, что в таких условиях на сам спорт остается чуть меньше, чем могло бы.
– Когда поняли, что пора уезжать?
– Мы обошлись без стычек, без дискуссий – удерживать особо не пытались. После сезона-1995/96 был разговор, что все изменится, все станет хорошо. Летом смотрю: все по-прежнему. Осенью собрался и уехал, понимая, что и так потерял кучу времени.
– В Австрии вас давно ждали?
– В случае с Австрией есть определенная случайность. Сначала пытался найти вариант в Швеции. Когда Володя Смирнов туда уехал, проходили какие-то коммерческие старты. Был контакт с местным клубом, но они просто не нашли под меня спонсора. У них такой подход: если спонсор финансирует твой контракт, то переезжай. Но сорвалось.
Австрийцы звонили весной и осенью 1996-го, причем во второй раз с конкретикой. А я на тот момент уже не раздумывал и не сомневался.
– Понимали, что придется переждать карантин?
– Конечно, таковы правила. Но насчет Олимпиады-98 в Нагано была надежда. У меня нет точных сведений, но австрийцы наверняка оказывали финансовую помощь российской лыжной федерации – рассчитывали на положительный ответ. Но все равно в Нагано меня не пустили – чтобы неповадно было.
– Переезд тяжело дался?
– Наоборот, это время определенной эйфории. Я понимал, как сложно все организовать, но мне хотелось этого. Попал в другой мир.
Австрийцы очень помогли – прикрепили человека, который занимался любыми вопросами: быт, перемещения, организация. Много выручали люди, не имеющие отношения к спорту.
– Ваша первая жена не уехала с вами – и все закончилось разводом.
– В 90-х Вера построила бизнес в Москве – ремонт автомобилей. Из России в Австрию такое не перевезешь. Даже российский опыт перевезти сложно, здесь многое работает по-другому. Хотя, наверное, если ты настоящий бизнесмен, то везде найдешь себя.
Здесь устоявшийся рынок, особенно если взять частный случай – найти нишу с ремонтом машин сложно. Понятно, что ей не хотелось все бросать. Кем бы тогда она стала в Австрии? Решила, что переезжать не надо. А отношения на расстоянии к хорошему не приводят.
У нас ребенок, все было неплохо какое-то время. Мы беседовали на эту тему, но я видел: человек не хочет. И я ее понял – ведь в некотором смысле сам уехал ради бизнеса.
3000 долларов, которые не дали
– Вас прикрепили к какому-то ведомству, как обычно делают со спортсменами?
– Устроили на работу на небольшой оклад. Даже не помню должность – я туда не ходил, это была чистая формальность. Спонсоры обеспечивали с экипировкой: лыжи, ботинки, очки, перчатки.
Австрийские спортсмены чаще всего устроены в армии, на таможне, полиции – в общем, в силовых структурах. И они реально ходят на работу в межсезонье, на курсы повышения квалификации. То есть они действительно в этом процессе, зато завершение карьеры не такое болезненное – просто продолжаешь привычную работу, зарплата вполне достойная.
– Что сильнее всего впечатлило в новой сборной?
– Отношение к спортсмену. В России тренеры долбят даже 30-летних: ты должен, обязан! Помню, как орали на нас: мы вас возим, давайте результат! Кто вы? Вы что, достали деньги из своего кармана? Пока спортсмен не задумается, кому и что должен, чем занимается и для чего, результата ждать не стоит. В этой системе реализоваться сложно.
– Но есть исключения.
– Конечно. У тех, кто сам думает, принимает решения – иногда им идут навстречу. Появилась практика индивидуальной подготовки, мини-групп, но каждый раз решение принимают через дискуссии, со скрипом.
В лыжах взяли Маркуса Крамера – разве плохо? Он не из советской системы, и у него совершенно другое отношение к спортсмену. Это уже не генерал и пехота – это приятели, общение на ты, понимание. Российские тренеры тяжело этому учатся: другая культура, менталитет – они привыкли приказывать. Плюс отбор в состав – это давняя беда.
– Вас зажимали не по делу?
– Друга и потом меня. Столько лет прошло, а до сих пор помню. Юниорский ЧМ-1987 в Азиаго.
Команда укомплектована на все дистанции – каждый знал, когда бежит. Перед эстафетой кто-то показал неожиданно высокий результат, и моего друга Каликана Нагомбаева убирают с конькового этапа. А он чистый конькист, до эстафеты ни одной гонки не пробежал, готовился к коньку.
Я сразу вступился: снимайте меня, но он пусть бежит. Тренеры: ну не хочешь – не беги, слишком много выступаешь. Эстафету выиграли, Каликан потом еще и в коньковой гонке победил.
В чем логика? Ты в порядке – сняли с эстафеты. Поругался с тренером – выкинули из состава. А человек слабее будет в составе, потому что с Чукотки, которая финансирует федерацию.
– Лиллехаммер-1994 – ваша вторая и последняя Олимпиада за Россию. Два 4-х, два 5-х места – обидно?
– Вообще получилось так, что за Россию я не выиграл ни одной олимпийской медали – обе за Австрию. А Лиллехаммер… я хорошо подготовился, но там собралась такая компания, что 4-5 места считал успехом. Хотя осадок остался.
В конце Игр подошел кто-то из руководства делегации: пиши заявление, дадим премию как за одну бронзу, 3000 долларов. Написал. Кто-то эти деньги действительно получил – их выделили, но до меня не дошли. Потом случайно узнал.
– Как платили за олимпийские медали в Австрии?
– Там Олимпийский комитет не платит напрямую. Дают золотые монеты на определенный эквивалент. Первое место – 20 тысяч, второе – 13, третье – 7.
«Тем, кто финишировал, девушки говорят: «Наконец-то ты стал мужиком». Куда пропадают олимпийские чемпионы
Суд и наручники
– Знаменитая допинговая облава на австрийцев в Турине-2006 – как это было?
– Как раз на эти дни я уехал домой. Получилось как. Перед Олимпиадой был этап Кубка мира в Давосе: по форме чувствовал себя хорошо, но простыл. Первую гонку в Турине пробежал полубольной, хотя с неплохим результатом.
Хотелось большего, потому что последняя Олимпиада. Решил сосредоточиться на марафоне и уехал готовиться. Кто был на Играх, знает, что там нормально потренироваться не выйдет: суматоха, суета, трасса доступна только в определенное время.
О том, что в команду нагрянули, узнал по телевизору. Знакомые потом отговаривали возвращаться: прилетишь в Италию – уже в аэропорту наденут наручники. Но за что? Мне не было смысла прятаться. Вся эта история только подзадорила, помогла выступить лучше – выиграл бронзу.
– Но у Австрии в те годы были допинговые сложности, позднее вас даже привлекли к суду.
– Для многих я остался подсудимым – мало кто хочет разобраться в этом.
Истеблишмент двигал это дело, хотел выслужиться перед МОК: австрийцы подняли большой шум, шла речь о штрафе в миллион евро, исключении федерации из олимпийского движения. Дело очень политизировано.
– Как вообще вышли на вас?
– Меня обвинили в том, что я посещал венскую клинику по переливанию крови. Якобы один врач меня там видел. Ко мне домой приехали полицейские: можно задать пару вопросов? Давайте. Один из них такой: были в этой клинике? Нет. На все ответил как есть.
Через какое-то время приходит бумага: меня обвиняют в лжесвидетельстве. Если бы я знал право, то не попался бы. С их стороны был мухлеж: полицаи написали, что встреча была согласована, они приехали в назначенное время. Если бы это было так, то я бы пригласил адвоката. Если бы он присутствовал, я бы на какие-то вопросы просто отказался отвечать. Сказал бы: не помню или не хочу. И не было бы этой кутерьмы.
– Обвинили в посещении клиники?
– Да, якобы я туда приезжал. Хотя работники меня не вспомнили. Я не совсем доволен адвокатом. Надо было разбираться до конца: если видели меня там, то в какой день? Я же мог поднять свои записи, проверить, где был на самом деле. У меня маловато опыта, а адвокат не стал докручивать.
Мне присудили 4 месяца условно с отсрочкой на три года. Они прошли, судимость снята – никаких юридических последствий нет. Хотя иногда знакомлюсь с кем-то дотошным и слышу вопросы, намеки: чтобы укусить, люди напоминают про это.
– За решеткой побывали?
– Только в России. При вылете не задекларировал деньги, и в аэропорту меня приняли – кажется, это 2000-й. На молодость не спишешь, но опыта не было: ввозил одну сумму, вывез чуть больше, в районе 10 000 долларов. Для тех времен серьезное правонарушение, особо крупный размер.
Взяли в оборот по полной программе, повезли в город, сутки просидел в кутузке. Сразу дали своего адвоката, который меня разводил, особо не помогая. Все пытались вытащить деньги, играли на моем стрессе и неграмотности.
– Как выбрались?
– Решил вопрос, как говорится, по-советски, через людей. А закрыл историю один следователь уже в 2002-м, когда я прилетел в Москву после Олимпиады. С медалью. Думаю, в Шереметьево не полечу, там меня помнят. Приземлились в Домодедове – через час на меня наручники надели, опять поволокли в кутузку. Оказывается, я объявлен в федеральный розыск.
Ночь посидел, а утром тот самый следователь все решил. Деньги так и не вернули – все описали и забрали.
Россия vs Австрия
– В России вас воспринимают как своего?
– На любых мероприятиях слышу много позитивного, никто не видит во мне предателя. Для меня это значит больше, чем мнение спортивных чиновников. Те – да, зачастую относятся прохладнее. Иногда слышу про патриотизм. Я до сих пор патриот России, но злоупотреблять-то зачем? Зачем на этом спекулировать?
Удивительно, но в лыжах работают те же люди, что и 20 лет назад, когда я уходил. В футболе-хоккее игроки и тренеры мигрируют, и это норма. А в лыжах почему-то нет.
– Тренировать не собираетесь?
– Когда заканчивал, мотивация была. Сразу позвали швейцарцы, у них такая практика – приглашать тех, кто только что закончил. Сейчас не хочу. Старшему сыну будет 27. Он вырос, а мне по большому счету вспомнить нечего, даже стыдно перед ним. Не могу вспомнить, как он рос. Сейчас двое подрастают – 12 и 9 лет. В них нужно инвестировать много времени, не хочется растрачивать его просто так.
– Чего русского вам не хватает в Австрии? По чему скучаете?
– Живого общения с родными. Маме уже за 70, ее очень не хватает. Переезжать она не хочет, даже ни разу не была у меня. Я пытался, сначала звал активно, но для нее это больная тема.
А в России не хватает австрийской устроенности. Москва – один разговор, а я езжу к маме в Подмосковье. Раньше летом ходили на речку через поле. Потом поле продали и застроили: к речке не пройти, в лес не попасть – одни заборы. Не знаю, как они обошли закон, но скорее всего так делать нельзя.
В провинции другая жизнь: неустроенность, несанкционированные рынки, ларек на ларьке. Понятно, что всем нужна работа, но хочется, чтобы люди наконец проснулись. Не просто так, съездив в Германию, говорят: как же чисто и красиво. И ларьков нет.
Другие интересные интервью:
«Мы выросли с портретом Ленина в классе». Жизнь русской чемпионки во Франции
«Поспорили на коробку вина, и я отжался 500 раз». Двести рублей за победу в Кубке мира
Фото: EPA/Vostock-photo/Knut Falch; REUTERS/Alexander Demianchuk, Calle Toernstroem; Gettyimages.ru/Doug Pensinger, Clive Mason
Источник: