Безумная жизнь самого известного боксера-наркомана

Шугар Рэй Леонард Джонни Тапиа Дэнни Ромеро Эдди Фатч

Пять лет без Джонни Тапиа. Пятикратный чемпион мира по боксу жил во тьме, жестко боролся с призраками из прошлого и, не справляясь, употреблял наркотики. 

Старый город осветился пламенем от тысяч свечей, что вечером несли жители Альбукерке на Пласу и к церкви Сан-Фелипе де Нери. У горожан были счастливые лица, но едва ли не каждый имел на душе тяжкий груз: умирающего от огнестрела родственника, живущего впроголодь ребёнка, долг, из-за которого в любой момент могли нагрянуть головорезы.

Возле церкви, поднимавшей белые кресты к чёрному небу, стоял на коленях старик и о чём-то молился, иногда нервно оглядываясь через плечо, словно боялся, что кто-то его преследует. Настоятель выглянул и жестом предложил старику войти, но тот, тяжело поднявшись, заковылял прочь, продолжая с подозрением смотреть по сторонам и креститься.

Настоятель, скорее всего, не заметил, что на рубашке прохожего проступило бурое пятно – это была кровь от ножевого ранения, которое старик, местный дилер, получил в ходе нечестной сделки. Обращаться в больницу он опасался, так как находился в розыске, и молился, чтобы бог не забрал в этот день его душу.

С утра в Альбукерке выпал снег, но не растаял полностью к середине дня, как случалось почти всегда в таких случаях, и здания пирамидальной формы, в которых, по большей части, проживали горожане, как будто выкрасили в белое. Дети весело разглядывали возле домов кактусы, также облачившиеся в снежные костюмы. Правда, ребятни на улицах было совсем немного – даже в зимние праздники, когда Альбукерке становился нарядным и музыкальным, родители опасались выводить своих маленьких чад в город, погрязший в криминальных разборках.

Но альбукеркцы не унывали. Уличные музыканты играли душевные латиноамериканские мелодии, влюблённые умиротворённо ходили по аллеям и скверам, взявшись за руки. Вот только идиллия была хрупкой – у большинства в сумках хранились пушки, настоящие или пугачи, для защиты от бандитов, которые могли напасть в любой момент, даже в людном месте. И хотя тут и там встречались полицейские машины, на копов никто не рассчитывал, всем было хорошо известно, что многие блюстители порядка – в доле с местными криминальными авторитетами, и действуют в соответствии с их интересами.

– Альбукерке, я люблю тебя! – восторженно вскрикнул латиноамериканский парень, ходивший по Пласе в костюме индейца, и его хором поддержали прохожие. Люди боготворили свой город, потому что любой человек привыкает к месту, где живёт, каким бы ужасным оно ни было, а со временем даже начинает любить его.

«Индеец» карикатурно поклонился толпе, потом, широко улыбаясь, хотел произнести пламенную речь, но его прервал выстрел из толпы. Всего за несколько минут площадь, только что наполненная людьми, опустела – жители Альбукерке были чемпионами мира по сматыванию с мест, где открывалась пальба. Многие, кто только что улыбался вместе с убитым, теперь со спокойными, равнодушными лицами гуляли уже где-нибудь в другом парке. Никто не вспоминал о парне – горожане старались тут же стирать из памяти подобные инциденты, которые случались едва ли не каждый день. Если помнить о каждом убитом на твоих глазах жителе Альбукерке, можно быстро сойти с ума.

Полицейские без особого интереса смотрели на труп. Молодой человек лежал, широко раскинув руки, возле центрального фонтана, который не работал уже полгода, потому что город окружала пустыня, и вода была здесь на вес золота. На лице его навечно застыла улыбка.

Вскоре приехала труповозка, чтобы забрать в морг убитого точным выстрелом в сердце альбукеркца.

Увы, но в этот праздничный день стреляли не только на Пласе.

 ***

В одном из складских помещений Альбукерке собрались две преступные группировки, и обстановка стремительно накалялась.

– Вы, сволочи, поплатитесь за это! – сплюнул под ноги верзиле в красной кепке седой мужик с уродливой родинкой на щеке, из которой пучком торчали волосы. – Кажется, я предупреждал – либо сегодня товар, либо мы накрутим ваши кишки на вилы. Где, блядь, товар, Стив?

– Потише, Хуан! – расплылся в кривой ухмылке здоровяк, поворачивая козырёк кепки назад и обнажив покрытый испариной крупный лоб. – Я же говорю – мы потеряли товар после облавы копов. Почти все мои парни за решёткой. Как только вызволю их, соберу порошок, как договаривались. Пять мешков. Я тебя не подведу!

– Ты меня за дебила держишь? – повысил мужик голос, отчего тот стал хрипловатым. – Я видел твоих шестёрок всего в паре кварталов отсюда, так что история с облавой – фуфло. А мешки будут, и даже больше, чем договаривались – в них тебя и твоих мудаков очень скоро отнесут на кладбище. Последний шанс, гринго, говори, где товар?

Коренастый парень по кличке «Безбашенный» стоял чуть позади босса, который крупно налажал. Товар действительно был, но его украл свой. Безбашенный знал, кто был крысой, и предупреждал Стива, но тот был уверен, что его правая рука – самый надёжный человек во всём Альбукерке. И допустил, возможно, главную ошибку в своей жизни. Хуан и раньше был крайне недоволен парнями Стива, но сейчас должна наступить кровавая развязка. Безбашенный ещё крепче сжал ствол, который прятал в кармане.

Его босс первым выхватил пистолет, но ребята Хуана были начеку, к тому же, старик успел подать им условный сигнал. Началась безостановочная пальба, Безбашенный свалил одного, потом второго, а когда кто-то бросил шашку, всё погрузилось в едкий дым. Безбашенный просто не знал, куда стрелять, поэтому реагировал на шум.

А потом почувствовал, как несколько пуль прошило тело. Оседая на колени, он всё ещё стискивал рукоятку пистолета, нажимая на курок и хаотично паля. Перед тем, как погрузиться во тьму, он вспомнил радостное лицо Вирджинии, которая последние месяцы выглядела самой счастливой женщиной на свете.

Она была беременна.

***

– Мальчик, ты знаешь, что у тебя очаровательная улыбка? – промурлыкала Джонни женщина, сидевшая рядом в автобусе. – Сейчас у тебя на щёчках проступают ямочки, и это очень-очень мило. Так и хочется тебя расцеловать. А чему ты улыбаешься?

– Я подумал о маме! – ответил мальчишка. – Скоро увижу её, соскучился!

– Ей повезло – должно быть, ты очень солнечный, ласковый сынуля, – подмигнула Джонни спутница.

Мальчик стал разглядывать её, немного прищурив глаза, так как мешали блики солнца. Она была в лёгком шифоновом платье в горошек, на груди лежала шикарная рыжая коса. Увлёкшись разговором, женщина иногда поглаживала её своими тонкими, изящными пальцами. А ещё от соседки вкусно пахло конфетами.

Услышав, как Джонни стал шумно вдыхать воздух, женщина рассмеялась и достала из маленькой сумочки несколько разноцветных шариков – как тут же выяснил Джонни, они были невероятно вкусными, с жидкой фруктовой начинкой. Один шарик выскользнул из его ладони – автобус прилично тряхнуло.

Водитель чертыхнулся и со злостью ударил по рулю – он торопился, не укладываясь в график. Автобус набрал приличную скорость, поднимаясь по серпантину, отчего порой его сильно потряхивало. Но водитель шёл на риск, ему нужно было оплатить аренду квартиры за месяц вперёд, иначе его семья осталась бы на улице. А за опоздание ему грозил штраф. Он украдкой достал пакетик, внутри которого была фляга с алкоголем, и сделал несколько глотков.

– Почему у вас такой большой живот? – спросил тем временем Джонни, подняв с пола шарик и положив его в рот.

– Потому что в нём сидит такой же солнечный, ласковый ребёночек, как ты, – рассмеялась женщина и запустила ладонь в его густые, непослушные волосы. – Если он будет похож на тебя, я буду только рада. Ты правда очень ми…

Договорить она не успела. Джонни запомнил её глаза, в тот момент, когда мир обрушился. Они были всё ещё счастливыми, но этот безмятежный, солнечный блеск стало вытеснять что-то другое, ужасное и липкое.

Всё закружилось, завертелось. Он слышал предсмертные крики, лязг металла, а потом всё вдруг замерло. Он не вырубился сразу и, почувствовав чьё-то присутствие, повернул голову.

Рядом лежала та самая женщина. Череп её был проломлен, мозги бесформенной массой выступили наружу. Из открытого рта вывалился окровавленный язык. Нос представлял собой кашу из раздробленных хрящей.

Но самыми страшными были глаза – тот ужас, который только оформлялся в момент катастрофы, был целиком запечатлён в них теперь.

***

Вирджиния сидела на краешке кровати и осторожно гладила сына тыльной стороной ладони по щеке. Он смотрел на неё красными, воспалёнными глазами, всё ещё всхлипывая.

– Дорогой, опять тебе снился кошмар? – вздохнула она и внутренне содрогнулась, припомнив фотографию на первой полосе местной газеты. На снимке злополучный автобус был грудой искорёженного металла. В таких случаях обычно не выживал никто. Но сын Вирджинии, как оказалось, был чертовски живучим.

И всё же у Джонни диагностировали сотрясение мозга. Но куда хуже было то, что в восемь лет он стал свидетелем отвратительной катастрофы, в которой люди превратились в фарш. С тех пор мальчик нередко просыпался посреди ночи с криками о помощи. И всё спрашивал, куда пропала женщина с конфетами.

Джонни знал, что она мертва, но почему-то задавал этот вопрос вновь и вновь.

– Давай я выключу свет, и тогда ты быстро уснёшь – обещаю, тебе приснится плюшевый мишка, – Вирджиния очень устала и надеялась, что сын быстро оправится от кошмара и позволит ей хоть немного выспаться.

Она воспитывала Джонни одна, с тех пор, как в уличной перестрелке, как ей сказали копы, погиб муж. И ей приходилось вкалывать на работе, очень часто – сверхурочно.

– Только загляни, пожалуйста, перед уходом в шкаф, хорошо? – попросил Джонни, закрывая слипавшиеся глаза.

– А что там, по-твоему, я должна увидеть? – удивилась Вирджиния.

– Мне кажется, там поселился ребёночек той красивой женщины с вкусными конфетками, – сквозь сон пробормотал Джонни.

После такого признания Вирджиния и сама долго не могла заснуть, голова её опухла от тяжёлых мыслей. С тех пор, как умер муж, ей казалось, что жизнь стала плоской, бессмысленной. Она представляла себя жучком, которого злой мальчишка запихнул в коробку из-под спичек, чтобы он там медленно умирал. Но когда родился Джонни, всё изменилось. Мир разросся до привычных размеров, и в Вирджинии вновь проснулась искорка жизни.

Только теперь ей нужно было мобилизовать все силы, чтобы справиться с возникшими финансовыми затруднениями.

Наконец она вздохнула, погасила свет и провалилась в сон, отогнав мысли о том, что завтра снова придётся вкалывать.

Когда Вирджиния вернулась вечером с работы, Джонни снова стал нервничать. Она сильно устала, но была в приподнятом настроении, так как собиралась на пятничные танцы, да и родители пришли присмотреть за внуком.

– Останься со мной, – попросил Джонни, но мама была непреклонна. Она накрасилась, надела серьги и бусы, а затем, послав сыну воздушный поцелуй, ушла в темноту.

После танцев, по пути домой, Вирджиния не сразу заметила слежку. В сумочке она хранила пистолет, доставшийся от мужа, поэтому не сильно тревожилась и ненадолго потеряла бдительность. Услышав шорох в кустах, она судорожным движением достала пушку и стала нервно оглядываться по сторонам.

Ошибка Вирджинии заключалась в том, что она находилась спиной к своему палачу. Толстые и скользкие как сардельки пальцы сдавили ей горло – она сразу их узнала. Это был человек, с которым она виделась этим вечером.

Вирджиния выронила пистолет и попыталась закричать, но из глотки вырвался только жалкий стон.

– Молчать, куколка! – вскрикнул мерзавец, обдав жертву зловонным дыханием. Вирджиния рванулась вперёд, на мгновение вырвавшись из цепких лап, и попыталась поднять оружие, но ей на руку опустилась подошва сапога – послышался хруст хрящей, ладонь пронзила адская боль.

Нечеловеческий крик разбудил Джонни – потом он будет слышать его в своих самых жутких кошмарах. Мальчик со всех ног бросился в комнату бабушки с дедушкой, но те лишь прикрикнули на него, сказав, что ему снится очередной кошмар.

– Но я слышал, слышал мамин крик! – воскликнул Джонни, после чего с кровати поднялся дед и толкнул его в стену. Обливаясь слезами, Джонни помчался вниз по лестнице, перепрыгивая через три-четыре ступеньки. Возле входной двери он прильнул к окну и увидел, как человек в замызганных штанах и жёлтой от пота майке запихивает маму в багажник своего пикапа. Она не издавала ни звука, потому что рот был залеплен скотчем, и уже не сопротивлялась, понимая всю безнадёжность ситуации. Увидев на мгновение сына, несчастная беззвучно заплакала, зная, что на этом их история подошла к концу.

На голове похитителя была маска, скрывавшая половину лица, но низ свинячьей физиономии был открыт, и Джонни увидел звериный оскал – с жирных красных губ свисала слюна похоти.

Джонни выскочил из дома, подбежал к маминому обидчику и принялся молотить его по спине, но получил в ответ удар такой силы, что отлетел на несколько метров и почти потерял сознание.

– Тебе везёт, щенок, что я в маске – иначе прикончил бы на месте, – услышал он хриплый от возбуждения голос. – Скажи мамке адьос, мы едем развлекаться!

Он уже собирался закрывать багажник, но в последний момент не выдержал, и сорвал с Вирджинии платье. Несколько секунд насильник жадно осматривал её грудь, пока слюна капала на бледную, тонкую кожу женщины, потом резко захлопнул багажник, повернулся к Джонни, и пошёл было в его сторону, чтобы или прикончить свидетеля, или забрать его с собой. Однако в доме послышались шаги, и похититель чертыхнулся, после чего бросился к машине, чтобы увезти Вирджинию в своё логово и разделаться с ней самым беспощадным образом.

Джонни, несмотря на ватную от удара голову, помчался вслед за пикапом, и бежал, бежал так долго, как только мог. Машина уже давно скрылась из вида, а он всё не останавливался, бежал по раскалённому, душному асфальту, считая, что только он один способен найти и спасти свою маму. Дыхание его сбилось, ноги подкашивались, слёзы и сопли текли ручьём, а он всё бежал, бормоча: «Мама, мама…»

Через несколько дней Вирджинию обнаружил в сточной канаве без сознания местный рабочий-строитель – она каким-то чудом смогла выбраться из каменоломни, где её держали, и добрести до освещённой фонарями дороги.

Жизнь едва теплилась в её обезображенном теле. Преступник изнасиловал жертву, нанёс несколько десятков колотых ран и подвесил, наслаждаясь беззвучными хрипами, но умереть не дал, сняв в последний момент с крюка. После такого не живут, но когда врачи доставили Вирджинию в клинику, она всё ещё дышала.

Из-за отсутствия документов несколько дней женщина числилась в списках пациентов клиники под именем Джейн Доу. И лишь когда сестра Вирджинии увидела фотографию пострадавшей в газете, Джонни узнал, что его маму нашли, что она жива. Но мальчишку, который порывался навестить её, заперли в доме, полагая, что для него будет слишком тяжёлым потрясением свидание с мамой, учитывая, в каком состоянии она находилась.

Она лежала в палате без сознания ещё четыре дня, а потом ушла, оставив Джонни круглым сиротой. Ей было всего 32 года.

***

– Малец, ты будешь называть меня сэр. Надеюсь, это понятно? – спросил поджарый загорелый пенсионер, возраст которого выдавали только седые волосы. – Чтобы я не слышал ни про какого деда или старика – в душе я всё ещё молод и полон сил! Сечёшь, желторотик? Далее. Ты будешь говорить только по делу, а в основном я хочу слышать от тебя лишь одно из двух предложений: «да, сэр» или «нет, сэр». Надеюсь, мы друг друга поняли?

Джонни робко смотрел себе под ноги – он плохо знал деда, потому что когда была жива Вирджиния, тот редко интересовался внуком. Ну а теперь ему придётся жить вместе с этим суровым человеком, а значит, делать то, что он ему велит.

– Да, сэр, – пробормотал Джонни после секундного промедления.

– Я смотрю, соображаешь ты со скрипом, видимо, это последствия той катастрофы, – зло проговорил дед, наливая себе новую порцию бурбона. Рядом с ним за столом сидела старуха, которая, в отличие от мужа, давно смирилась со своим возрастом. Она почти ничего не говорила, лишь поднимала и опускала ладонь, в которой держала кружку для выпивки. Было видно, что она раздавлена горем.

– Ты у меня станешь чемпионом, желторотик, – едко ухмыльнулся дед. – Но для этого придётся тебе попотеть. Считаешь, тебя здесь ждёт счастливое детство с плюшевыми игрушками и лобызаниями любящих родственничков? Ну, отвечай!

– Нет, сэр, – молниеносно ответил Джонни, подумав, что у него никогда и не было нормального детства, и он уже давно с этим смирился.

– Лучше заранее готовить себя к худшему, желторотик, – вздохнул дед, проводя чуть дрожавшей рукой по редеющим волосам. – Да, Джина была светлым пятном в этом богом забытом отстойнике, но теперь её нет. Такое случается. Здесь повсюду гниль, людей, вот таких, какими они должны быть, добрых, честных, порядочных, нет в Альбукерке уже давным-давно. На улицах правят бал бандиты, каждый день в подворотнях копы находят трупы, но палец о палец не ударяют, чтобы предотвратить преступления. Государству похер на наш штат, ведь здесь, с точки зрения мудозвонов-политиков, живут лишь грязные латиносы, отбросы общества. Но знаешь что, Джонни? Да, мы со старухой, скорее, не живём, а выживаем, но никогда, ни на секунду, не забываем свои корни. Тапиа – это, скажу я тебе, фамилия, которую должны произносить с уважением и, что ещё важнее, со страхом. Улавливаешь мысль? Если я вдруг узнаю, что внук позволяет кому-то унижать себя, пощады не жди. У меня есть розги, и я буду разбираться с тобой по старинке, так, как должно в таких случаях.

Дед встал, подошёл к Джонни, стиснул кулак и придвинул его к лицу мальчика.

– Даю бесплатную подсказку – вот козырь, который есть сейчас у тебя, – он обнажил жёлтые от никотина зубы. – Ты будешь расквашивать физиономии любой шпане, которая попробует посягнуть на твою честь. Знай, что только так ты сможешь завоевать моё уважение. Не слезами, не стенаниями. Делом. Ты меня понял, шкет?

– Да, сэр, – кивнул Джонни, и сам сжал кулаки.

– Ладно, расслабься, – довольно хмыкнул дед, после чего сунул Джонни кружку с бурбоном. – Ты когда-нибудь пил?

– Нет, сэр, – испуганно посмотрел на выпивку Джонни. – Мама не разрешала.

– Я тебе не мама, ну же, пей, – рявкнул дед, и Джонни сделал глоток. Сначала он закашлялся, а потом почувствовал, как приятное тепло разливается по телу.

– Вот так и в жизни, Джонни-желторотик, – довольно крякнул дед. – Сначала тебе плохо, но потом, если всё сделать как надо, становится приятно. Нужно просто перестать бояться. Боль – она проходящая, сейчас есть, а в следующую секунду – как не бывало!

Под слабые протесты старухи он схватил Джонни за шкирку и поволок на улицу. Там во дворе толстый мальчик обижал девчонку. Дед обнял внука и шепнул ему: «Ты ведь знаешь, что нужно делать с этим кабаном?»

Жиртрест с интересом посмотрел на Джонни и толкнул ревущую девочку в лужу. Его свинячьи глазки метались теперь от внука к деду и обратно.

Джонни не понимал, что от него хотят, и с жалостью посмотрел на девочку, испачкавшую красивое красное платьице в грязи.

Дед хотел было дать несмышлёнышу затрещину, но вдруг лицо его озарила гаденькая улыбка. Он нагнулся и, зная, что использует запрещённый приём, всё же сказал: «Хорошо, представь, что это та самая тварь, которая убила твою маму».

Наконец, Джонни всё понял. Мальчишка всегда знал, что кошмары живут не только у него внутри – он и сам может стать одним из этих кошмаров. Глаза его тотчас налились кровью, шея надулась, ладони сжались. Мир сузился до одной точки, в фокусе остался только мудозвон, испоганивший ему жизнь. Придётся его убить…

Он очнулся через несколько минут – дед, громко матерясь, оттаскивал его от того жирного парня, который стоял теперь на четвереньках в грязи, а из ноздрей его хлестала кровь. Дед тяжело дышал, руки его были расцарапаны, и Джонни не сразу понял, что это из-за него.

– Вот теперь, желторотик, ты заслужил награду, – неожиданно ухмыльнулся дед и протянул ему смятую долларовую банкноту.

Перед сном Джонни долго лежал на кровати, рассматривая окровавленную, грязную купюру, и думал, что же он купит на этот бакс. В результате он так ничего и не придумал, потому что у него не было абсолютно никаких желаний. Его жизнь стала куском дерьма, а то единственное, что он любил, лежало теперь в земле.

В комнате было тихо, как в склепе, и Джонни всё продолжал смотреть на заработанное кулаками богатство. Его размышления прервал шквалистый ветер, распахнувший настежь окно. Он яростно затрепал занавеску, и Джонни покрылся потом. Ему показалось, что в комнату хочет проникнуть тот ублюдок, что убил его маму. Страх быстро сменился гневом – он бросился к окну и стал молотить по занавеске, изрыгая проклятья.

В комнату ворвался разбуженный дед и ногой отпихнул внука от окна, после чего закрыл створки. Он поднял руку, чтобы побить несносного мальчишку, но в комнате уже была старуха, которая поволокла его прочь. А через несколько минут вернулась, присела на краешек кровати, и посмотрела на внука – куда более осмысленно, чем утром, на кухне.

– Ты должен лечь спать, – сказала она почти ласково. – Сон даст тебе силы. Нечего растрачивать себя понапрасну.

– Можете… можете посмотреть в шкафу и под кроватью, – заикаясь, попросил Джонни, у которого вновь началась паническая атака. – Я боюсь, что там кто-то есть.

– Знаю про этот твой страх, – строго произнесла бабушка. – И я хочу, чтобы ты заглянул ему в лицо. Итак, Джонни – в твоём шкафу действительно сидит чудовище, самое страшное из всех. Я хочу, чтобы ты немедленно заглянул ему в глаза. Гарантирую, ты останешься в живых. Но после я рассчитываю, что ты никогда больше не будешь просить меня делать подобные глупости, присущие только очень тупым и чересчур впечатлительным детям.

Джонни робко подошёл к шкафу, недоверчиво повернулся к бабушке, а та, сложив руки на груди, внимательно на него смотрела. Тогда он взялся за ручку и осторожно открыл дверцу.

В шкафу стояло зеркало, и Джонни заглянул в глаза своему самому опасному демону.

– Знай, я сегодня проявила мягкость, но в целом согласна с философией твоего деда, – сказала бабушка перед уходом. – Ты должен повзрослеть прямо сейчас. Иначе тебе не выжить в Альбукерке. Учти, у нас огромная семья, больше десяти человек ютятся в трёх комнатках. Тебе придётся зарабатывать, причём начнёшь прямо с завтрашнего дня. И не газеты разносить будешь. Поэтому – спи, набирайся сил. Они тебе ещё понадобятся.

***

В тесном, прокуренном погребке продуктового магазина находились вовсе не продовольственные запасы. Это был зал, где дрались дети, чаще всего, друг с другом, но иногда против них выходили и взрослые. Нелегальный тотализатор был признан копами, представители органов правопорядка иногда и сами приводили сюда своих детей, чтобы те участвовали в мордобитиях – правда, остальным участникам приходилось им поддаваться, чтобы вся выручка шла в карман продажных полицейских.

Одним из частых посетителей погребка был Мигель Тапиа, в прошлом неплохой боксёр-любитель, сейчас – пенсионер. В очередной раз он поставил все деньги на одного очень талантливого участника «петушиных боёв». И последние десять минут Мигель внимательно наблюдал за тем, как в очерченном мелом круге, на жёстком бетонном полу, яростно дерутся два мальчика.

– Бей его, ну же, бей сильнее! – орал Джонни дед, сердито топоча ногой, и эхо гулко отдавалось от закопчённых никотином стен погребка. – Я семь баксов на тебя поставил, придурок! Ну, делай, как я тебя учил – бей прямо в солнечное сплетение! Давай же, побыстрее кончай с этим рыжим мудаком, нам нужно успеть провести ещё три боя до конца дня! Ты ведь хочешь съесть хлеб с маслом на ужин, а? Да что ты там копошишься, в самом деле!

Джонни злили эти слова – он честно старался. И уже отправил в нокаут пару крепких парней, у которых кулаки были вообще-то не из пластилина сделаны. Лицо его сильно опухло, он почти не видел из-за рассечений, заливавших глаза кровью. Но долговязый кретин никак не сдавался, и продолжал подниматься после каждого удара.

– Мигель, что-то твой маленький Тапиа бьёт в молоко, – заржал толстый потный рокер, всё тело которого было покрыто татуировками. – У него галлюцинации, что ли? Он видит каких-то ещё боксёров в ринге?

Дед на секунду отвлёкся от поединка и очень плотным ударом в челюсть сбил рокера с ног. Джонни знал, что когда-то в молодости его старик занимался любительским боксом, поэтому не удивился.

Он вспомнил, как ночью дед непрерывно кашлял, потому что всю жизнь вкалывал на шахте, и сейчас его здоровье было подорвано. Иногда приступы кашля накатывали на него, доходило и до кровохарканья. Однако, несмотря на проблемы со здоровьем, дед вкалывал и на пенсии – он содержал огромную семью. Так что Джонни Тапиа не мог подвести его. Сделав ложный замах, он пробил вскользь по виску рыжего упрямца, и тот наконец-то шлёпнулся на бетонный пол.

– Что, получил, comecocos? – торжественно вскинул руки Мигель, наклонился и выхватил из нагрудного кармана рокера выигранные деньги. – Ладно, Джон, ты сегодня молодец. Хватит, пожалуй, а то придётся потратить весь выигрыш на лечение. Нелегальные детские бои, конечно, приносят нам неслабый доход, но пора тебе браться за ум. С этого дня мы начинаем более интенсивные тренировки, ведь совсем скоро ты выйдешь на любительский ринг!

Джонни застыл с глупой улыбкой на лице, не обратив внимания, как рыжий поднялся на ноги и подкрался к нему сзади. Дед закричал слишком поздно, в следующее мгновение Джонни сам оказался на полу в блаженном беспамятстве.

***

Мальчишка с хмурым лицом бежал по парку, мимо фонтанов, которые городские власти ненадолго включили, и от них веяло пленительной прохладой, мимо соблазнительных глиняных скамеек, которые, как рассказывали историки, соорудили ещё испанцы в годы своего владычества, мимо друзей-сверстников, с которыми можно было отлично провести время.

– Смотрю, ты не любишь пробежки, а зря! – проворчал дед, тяжело дыша, но продолжая семенить худыми, венозными ногами позади Джонни. – Они дадут тебе выносливость. В нашем дворе ты колотишь грушу, на улицах и в подвалах дерёшься с подонками и мразями, это всё здорово, но настоящий чемпион должен быть не только сильным и техничным, ещё он обязан уметь боксировать в высоком темпе все раунды, хоть десять, хоть пятнадцать. Без выносливости ты не сможешь протянуть долго в ринге, поэтому мы будем много бегать, Джонни-желторотик.

Джонни только кивнул. Накануне он снова пересматривал записи с боями своих любимых боксёров – Шугар Рей Леонард, Хулио Сезар Чавес, Роберто Дуран, Сальвадор Санчес – все эти ребята могли завести любую публику сумасшедшими выходками в ринге, и он мечтал однажды стать не хуже, чем они. И если придётся для этого бегать, обливаясь потом под нещадными лучами альбукеркского солнца, ну что ж, он готов терпеть и это.

– Знаешь, твой первый бой в любительском боксе совсем скоро, – улыбнулся дед, когда они завершили пробежку. – Но прежде тебе придётся пойти на маленькую хитрость. На взвешивании мы положим тебе в шорты несколько камней, потому что ты не проходишь по весу. Ну ничего, в игру вступают старые приёмчики. Бабуля уже пришила к твоим шортам несколько потайных карманов, так что всё пройдёт как по маслу.

Но как по маслу не получилось. Трюк с камнями вышел удачным, но уже в ринге Джонни переклинило – он почему-то решил, что участвует в очередной уличной драке, и стал бить ошарашенного соперника ногами и попытался укусить его за руку.

– Уберите вашего дебила с ринга, пусть сначала научится боксировать! – заявили Мигелю члены судейской комиссии, после чего наложили двухгодичный запрет на выступления Джонни в любителях.

 ***

Мигель терпеливо работал с Джонни во время дисквалификации, ставя ему технику, совершая пробежки, и, конечно же, заставляя ввязываться в самые авантюрные драки. Ради последнего он пошёл на очередную хитрость – Джонни разрешали приходить домой только ночью. А вечером, когда в криминальном Альбукерке наступали сумерки, он почти всегда нарывался на неприятности.

Джонни постепенно привык терпеть боль, ему даже нравилось ходить по узким улицам Альбукерке в ожидании стычек. Он знал, что можно чувствовать себя в относительной безопасности лишь в кругах света, что оставляли уличные фонари, а вот за их пределами, в темноте, могло случиться что угодно.

Но после смерти мамы Джонни стал фаталистом. И мечтал, что когда-нибудь из кустов на него выйдет тот самый убийца со свиным рылом. И тогда он сделает всё, чтобы мерзавец умирал долгой, мучительной смертью. Парень даже придумал, как это будет – он подвесит его на крюк, как свиную тушу, и подрежет, так, чтобы ублюдок истёк кровью.

А однажды чуть не умер он сам. Когда Джонни уже завернул к себе домой, от забора отделилась крупная фигура. Это был мужчина, в руках которого блеснул нож. Но ему нужны были не деньги, он хотел чего-то большего – пустить молодую кровь. Выжить в схватке с опытным убийцей десятилетний ребёнок мог только благодаря счастливому стечению обстоятельств.

Всё происходило в зловещей тишине. Джонни исхитрился ударить преступника по руке, так, что он разжал ладонь, нож упал. Тогда незнакомец двинул Джонни кулаком по лицу, и тот не успел отклониться. В его мозг как будто вонзились тысячи иголок. Он упал, и нападавший ударил его ногой в живот. Джонни был отброшен прямо к ножу, и тогда мальчик схватил его и вонзил в преступника, а потом стал молотить его кулаками по животу. Незнакомец сдавленно захрипел и повалился на пятую точку, а Джонни пустился со всех ног домой, сумев спастись.

Таких моментов, когда жизнь на волоске, в Альбукерке было у Джонни ещё немало, и каждый из них становился для него уроком. Поэтому, когда в 11-летнем возрасте он всё-таки стал боксёром, его ждал триумф. Альбукерке получил своего героя, парня, который с каждым годом становился сильнее, и от его напора, безумного куража, что он ловил в ринге, спасались единицы.

На чёрных трусах Джонни было написано «МАМА. 1942-1975», и он шёл в квадрат, видя перед собой свинорылого упыря, лишившего его смысла жизни, оставившего только жажду кровавой мести. Альбукеркский берсеркер целиком удовлетворял этот неуёмный инстинкт убийцы только когда выходил драться. Тени прошлого вылезали из него, обрушиваясь на противников вместе с ним. У него была особая аура, которую чувствовал каждый храбрец, что осмеливался мериться с ним силами, как в ринге, так и за его пределами.

Однажды на вопрос журналиста, когда его соперник может быть уверен, что победил Джонни Тапиа, молодой боксёр ответил: «Ему лучше убедиться в том, что он отправил меня в больницу, что я уже нахожусь в карете скорой помощи, и на мне висят капельницы, а глаза – закрыты. Иначе я поднимусь и доберусь до его башки».

Альбукерке погрузился в безумие – люди, видя, как бескомпромиссный боец крушит всех, полюбили его так сильно, что их чувства он ощущал каждый день, они придавали ему сил. Джонни осознал, что стал тем идолом, которого у жителей Альбукерке прежде не было, и наслаждался этим, делая всё, чтобы слава о нём распространялась. Дважды Джонни Тапиа побеждал в национальных турнирах «Золотые перчатки» – в 1983 году в первом наилегчайшем весе, в 1985 году – в «весе мухи». Всего он провёл в любителях 101 бой, 65 раз выиграл нокаутом.

А в 1988-м Джонни пришёл к своему деду со всеми трофеями, разложил их на столе и сказал, что станет первым Тапиа, который будет выступать в профессионалах.

В ответ Мигель Тапиа расплылся в счастливой улыбке и произнёс слегка дрожавшим от волнения голосом:

– Я знал, что этим всё закончится! Ты создан для большого бокса, Джон Ли Тапиа.

– Да, сэр! – кивнул Джонни. – Mi Vida Loca, моя безумная жизнь, сделала меня тем, кто я есть. Берегись тот, кто попробует меня остановить на пути к титулу чемпиона мира!

***

Джонни позволил игле вонзиться в вену. Ему пообещали, что чёрные мысли о разрушенной жизни сразу стихнут, что он перестанет страдать, думать, как бы сложился тот роковой день, уговори он маму остаться дома.

Через пару секунд в туалетной комнате как будто стало светлее. Он резко поднялся с толчка и почувствовал, что ноги не держат его, что он парит, размахивая крыльями, а вместе с ним здесь же, в туалете, который словно по мановению волшебной палочки превратился в небесную обитель, находится его мама.

Она улыбается, тянет к нему руки, посылает воздушный поцелуй. Он обнимает её, молодую, красивую, недоступную, и слышит ласковый шёпот. Всё в порядке, она гордится им, видит, что он выбрал правильную цель в жизни, что однажды её малыш найдёт убийцу, отомстит ему, выпустит кишки этой гниде, и бросит гнить в сточной канаве.

Джонни крепко обнял маму, боясь, что она вот-вот исчезнет, но она никуда не пропала, всё так же была рядом.

Он знал, что его мама стала святой мученицей, и часто ходил в церковь Сан-Фелипе де Нери, чтобы общаться с ней через бога. Но похоже, теперь у него появилась возможность встречаться с ней с помощью нового посредника – Госпожи.

О, у него теперь есть новая богиня, которая может свести его с мамой в любой момент. Как он может отказаться от такого дара небес?

В тот день изо рта Джонни пошла пена, но ему было плевать на побочные эффекты. Так у него появилась наркозависимость.

***

– Да ладно, коуч, хватит меня накручивать! – огрызнулся Джонни, когда Пол Чавес вновь начал объяснять, что через несколько минут его ученик отправится на бой за титул чемпиона США среди юниоров в легчайшем весе, или, как его ещё называли, – весе петуха.

На пути к первому титулу Джонни сделал семнадцать уверенных шагов, лишь однажды позволив сопернику свести бой к ничейному результату. Он был уверен в себе как никогда.

– Ты помнишь, что я говорил тебе про Роландо Гомеса? – поинтересовался Пол, и чуть не пропустил хук от взъерошенного, обозлённого Джонни.

– Я не дебил, всё, что мне говорят, я запоминаю, comprendo? За-по-ми-на-ю! – взревел Джонни, но тут же взял себя в руки. После того, как у него появилась Госпожа, настроение частенько скакало.

– Хорошо-хорошо, успокойся, дыши ровно, не трать эмоции, выпусти всех своих демонов лучше в ринге, на соперника, не на меня, – пробурчал тренер, и Джонни снисходительно посмотрел на этого маленького седого человечка, которому он доверил себя. Правильно ли он поступил?

Стадион Harrah’s Tahoe выкрикивал его имя, он это слышал даже в раздевалке. Но ему были безразличны эмоции жителей Невады, всё, что его интересовало, так это трансляция по телевидению в Альбукерке. Он знал, кто его настоящие поклонники, и был предан только им.

Бой проходил под эгидой Top Rank, и Джонни чувствовал, что его звёздный час настал. Он собирался вмазать Гомесу как следует, так, чтобы всем было понятно, кто чемпион. С первых секунд боя фаворит из Альбукерке почувствовал эйфорию. Он был выше, энергичнее, точнее, чем чувак из Техаса, единственное, за что можно было того уважать – крепость подбородка. И хотя Гомес попытался изменить ход боя в шестом раунде, и даже захватил центр ринга, его можно было сравнить с беззубой акулой, которая тупо тыкалась в соперника, но ничего не могла с ним поделать. Зал, почувствовав, кто хозяин положения, начал откровенно выкрикивать имя парня из штата Нью-Мексико, и он решил победить досрочно – несколько мощных ударов, нокдаун Гомеса и последующее избиение вынудили рефери прекратить поединок.

Джонни был вне себя от счастья, он сделал обратное сальто в ринге, потом попал в объятия деда, и поднял его, Мигеля Тапиа, над канвасом, так, чтобы все видели, кому победитель обязан своим достижением. Бой получился длинным, и Джонни в очередной раз убедился, как прав был дед, когда говорил про ценность пробежек.

А потом он подумал, как было бы хорошо, будь мама рядом. Но он мог это устроить.

За триумфом в Неваде последовали четыре успешных защиты титула. У Тапиа появились деньги, их было много. Как и свиданий с Госпожой. Он знал, на что идёт, но не мог остановиться. И когда в его крови в третий раз обнаружили наркотики, мир бокса на 3,5 года вышвырнул его на улицу – в буквальном смысле.

***

– Чтоб ты сдох, падла-а-а-а! – кричал измазанный в грязи, обдолбанный наркотой тип, зигзагами передвигаясь по Пласе. Он мало что понимал, ему было вроде как хорошо, поскольку ломка наконец прекратилась.

Глупо хихикая, он остановился возле фонтана и добавил в него жидкости.

– Вот я доберусь до тебя-а-а, – бормотал наркоман, пытаясь застегнуть ширинку – с первого и даже с третьего раза не получилось. – Вот я схвачу тебя-а-а, прям за яйца схвачу, ты у меня ещё попля-а-а-шешь! Мою маму никто, никто трогать не смеет!

Мимо проходил подросток, остановился и долго смотрел на бродягу.

– На что ты уставился-а-а? – рыгнул наркоман, протирая глаза и пытаясь рассмотреть прохожего.

– Вы ведь Джонни Тапиа! – заговорил тот восхищённым голосом. – Я видел вас по телеку, мы всей семьёй смотрели, папа даже с работы отпросился! Как вы задали жару этому Гомесу, мы так кричали, что сорвали глотки! Мы вас очень-очень любим! А что вы тут делаете, вам плохо? Может, помочь?

– Нет никакого Джонни Тапи-а-а-а, – взревел наркоман и затряс кулаками. – Забудь о нём, вычеркни его из памяти, поставь крест на этом гнусном типе! В Альбукерке появятся другие герои, вот увидишь, но обо мне, прошу, забудь навсегда-а-а-а!

– Но папа мне сказал, что только вы нас спасли! Он надрал задницы вышибалам, которые хотели избить нас из-за кредита – повторил несколько коронных приёмов Джонни Тапиа, и сработало, они убрались из нашей жизни навсегда. Мы вам очень многим обязаны, так говорит мой папа, а ему я верю больше всех на свете, мистер!

Джонни несколько раз моргнул и протёр лицо – дневной свет изматывал его глаза после дозы, и он всё никак не мог разглядеть парнишку. Он почувствовал, что ладони стали мокрыми от слёз. Как он докатился до такой жизни? Почему он сдался? Легко во всём винить мифическую Госпожу, а не себя, когда на самом деле во всех разочарованиях, что случились в его жизни, виноват лишь он один. Нужно завязать хотя бы ненадолго, просто пожить для начала, понять, что значит – быть чистым. Он уже забыл, каково это.

У него больше не было бокса, только жестокие уличные разборки, большую часть которых он не помнил из-за Госпожи. Лишь очухиваясь где-нибудь в канаве, разглядывая синяки и ссадины на теле, он понимал, что предыдущий день был жарким. Поднимаясь, выходя на улицу, он шёл к дилерам, даже если мозг протестовал. Но сегодня этот мальчишка подарит ему небольшую отсрочку – он решил, что готов пойти даже на ломку, лишь бы вновь стать человеком, хоть ненадолго.

Снова протерев глаза, он уже никого не увидел, и побрёл в логово, место, где собирались отбросы общества. Возвращаться домой ему было стыдно – недавно он решил, что дома просто нет, и стал жить где попало.

В логове он нашёл письмо от друга, тот звал его на барбекю, оставил адрес, куда нужно подъехать.

– Что ж, пора возвращаться в нормальное общество, – мрачно сказал он и, перешагнув через блюющего алкоголика, двинулся в свой уголок, чтобы немного выспаться.

 ***

На вечеринке всё было противно, вновь проснулась наркотическая жажда – Госпожа настойчиво звала Джонни в свои ненасытные объятия. И он порывался уже покинуть застолье, как вдруг появилась Тереза Чавес.

Он почувствовал, как внутри всё перевернулось. Теперь он видел перед собой не пустые глазницы черепа, какой он представлял себе наркотическую зависимость, а живые, умные глаза Терезы, 20-летней девушки с хорошим образованием и приличной работой. Она сидела за столиком, положив себе кусок хорошенько прожаренного мяса, и оживлённо рассказывала о себе. Для Джонни мелодия её голоса была так приятна, что никаких других звуков он больше не слышал. Один раз она посмотрела прямо на Джонни, но это был скользящий, безразличный взгляд.

Тогда чемпион США по боксу встал и пошёл к Терезе – ему показалось, что путь этот был куда страшнее, чем дорога к рингу. Он прикоснулся к её плечу и, нагнувшись, назвал своё имя. Кудрявая, светловолосая девушка непонимающе посмотрела на него, и он понял, что Тереза Чавес совсем не интересуется боксом, а как показал весь оставшийся день, и такими брутальными парнями, как он.

– Извините, я сейчас ни с кем не встречаюсь, – холодно сообщила Тереза, когда Джонни набрался храбрости и позвал кудрявую красотку на свидание.

Как ни странно, он почувствовал себя после этих слов намного более живым и целеустремлённым. И разработал план действий. Вскоре Джонни стал активно посещать Senior Center, социальный центр в Альбукерке, куда приходили танцевать пожилые люди. Его излюбленной партнёршей стала бабушка Терезы, с которой они крепко подружились. В круг своих новых знакомых он также включил Роберта Чавеса, брата Терезы, который в будущем станет его лучшим другом.

После этого Тереза часто слышала не только самого Джонни, но и рассказы о нём от своих родственников, которые знали о пылких чувствах боксёра к блондинке и всячески рекламировали его, пытаясь растопить ледяное сердце. Несмотря на дурную репутацию, они разглядели в Джонни романтичного, доброго парня, каким он всегда был с ними, а страсть к наркотикам считали чем-то незначительным и проходящим.

Однажды Джонни затащил Чавесов в бар, где они быстро повеселели от алкоголя, а потом стали вести откровенные разговоры. Роберт отвёл Терезу в сторонку и, посмотрев на Джонни, лихо танцующего на столе, покачал головой:

– Сестрёнка, наверное, ты права – тебе лучше держаться от него подальше. Он наркоман, и ничего, кроме неприятностей, от него не дождёшься.

Вздохнув, он опрокинул содержимое стакана в себя и присоединился к настольным танцам боксёра. Тереза смотрела, как два придурка крутят задницами, точно заправские стриптизёрши, и с трудом сдерживала улыбку. Она всегда считала себя пуританкой, очень консервативной женщиной, но в обществе Джонни всё представление о том, каким должен быть её мужчина, рушилось. Почва, на которой она будет стоять с таким парнем, окажется зыбкой, в любой момент всё может кончиться очень нехорошо, но именно в тот день, в баре, она вдруг прониклась искренней симпатией к Джонни, который после знакомства с ней сильно изменился и пытался стать куда лучше, чем был.

– Но ведь у него нет работы, – стала загибать Тереза пальцы. – Он живёт где попало, зарабатывает на нелегальных боях, часто пьёт и, вполне вероятно, употребляет наркотики. Боже, я что, стала дурой?

Не совсем трезвой походкой она подошла к Джонни, и жестом попросила его слезть со стола. Он подчинился и, оказавшись рядом, вновь попробовал обнять любимую за талию. На этот раз девушка не одёрнула его руку.

– Я влюбился в тебя с первого взгляда, Тереза, – признался Джонни. – Я знаю, что не идеален, но обещаю, ты никогда не пожа…

Внезапно она притянула его к себе и поцеловала, сначала чуточку, потом нежнее, и вот они уже слились в поцелуе, который был подобен ширме – за ней Тереза и Джонни спрятались от всего мира, время для них замерло, и теперь они изучали друг друга не как друзья, а как любовники.

– Милая, выходи за меня замуж, – горячо заговорил Джонни, как только отлип от жарких губ. – Пошли в церковь, прям завтра, что скажешь?

– Нет, – твёрдо ответила Тереза, но тут же смягчилась. – Я не люблю, когда на меня давят, Джонни. Нам нужно…

– … пожить вместе? – с надеждой закончил Джонни фразу за любимой.

– Ах ты, хитрец… – засмеялась Тереза. – Ну, допустим, я даже соглашусь, только где мы будем жить?

– У твоей бабушки! – ответил Джонни, и Тереза сначала расхохоталась, но когда увидела, что серьёзное выражение лица её кавалера не меняется, с ужасом схватилась за голову.

– Господи, да что вы все творите! Всё за меня решаете…

Уже на следующий день Джонни принёс все свои пожитки из наркопритона в дом бабушки Терезы. И каждую неделю он стал просить её руки, стараясь делать всё оригинально, так, чтобы отказать было невозможно. Но находя кольцо в розе, или видя, как Джонни появляется в окне, повесив на шею плакат со словами «Marry me!», Тереза неизменно говорила «нет».

В конце концов, не выдержала бабушка.

– Да ответь ты уже, как он хочет, мне надоело каждый день слышать эту волынку, – крикнула она внучке, и хлопнула перед ней дверью, а потом подошла к иконке и несколько раз перекрестилась.

Это подействовало.

***

Стоя у алтаря, Джонни чувствовал, что достиг цели. Столько трудов он вложил в Терезу Чавес, но оно того стоило! Её покорная улыбка, влюблённые глаза, всё это принадлежало теперь только ему, никто больше не мог претендовать на эти неземные сокровища.

В свадебном платье Тереза была неотразима, и вкус поцелуя женщины, ставшей его навсегда, окончательно опьянил Джонни.

Когда церемония бракосочетания завершилась, и влюблённые обменялись клятвами верности и кольцами, счастливый жених направился было к друзьям, но внезапно его разум помутился, и ноги сами понесли в уборную, где он, дрожащими от нетерпения руками, достал шприц, сам не зная, как тот оказался в кармане его брюк.

Он стиснул зубы, в голове промелькнула мысль: «Не делай этого, Джонни!», но уже в следующую секунду втыкал иглу в вену, пуская в кровь отраву, а Госпожа вновь чувствовала себя хозяйкой положения, истинной женой Джонни Тапиа, способной дать то, что никогда не могла дать ему Тереза.

Джонни застонал от удовлетворения, ощущения полной нирваны, и в этот момент дверь открылась – в туалет заглянула потерявшая жениха невеста. Увидев, как Джонни сидит на кафеле, с воткнутой в вену иглой, которую он тут же попытался прикрыть рукой, как он смотрит на неё умоляющими глазами, но в то же время глазами наркомана, безумными и непокорными, она просто плюнула в него, хотела снять кольцо, но оно слишком плотно сидело на пальце, и тогда она расплакалась, хлопнула несколько раз дверью, после чего убежала.

Брачную ночь Тереза провела в дешёвом мотеле, в одиночестве. А на следующий день раздался звонок её матери.

– Что ты за жена такая! – орала она в трубку. – Как ты могла это допустить?

– Я не понимаю, о чём ты! – недоумевала Тереза.

– Ты что, не в курсе – Джонни умирает, – билась в истерике её мать. – У него передоз, ты можешь его потерять в любую секунду! Он впал в кому! Ну почему ты его бросила, когда он так в тебе нуждался? Езжай к нему немедленно, слышишь?

Трубка выпала из рук Терезы, она прислонилась к стене и медленно сползла на пол, обливаясь слезами, понимая, что минувшим днём она во что-то вляпалась, и теперь, возможно, ей придётся расхлёбывать это всю оставшуюся жизнь.

***

Джонни очнулся в палате, обвешанный капельницами. Громко выругавшись, он оторвал их от себя, вскочил с койки и, сверкая голой задницей, бросился вон из больницы. Пробегая мимо палат, он думал, что все они кишат копами. В середине коридора стоял уборщик со шваброй, и Джонни был уверен, что под халатом скрывается коп, который пришёл его арестовывать. С отчаянным воплем он толкнул уборщика в сторону и, выбежав на улицу, спрятался в ближайшее укрытие.

Тереза примчалась на машине и, узнав о побеге мужа от врачей, стала ездить вокруг больницы и кричать в приспущенное окошко, чтобы Джонни поскорее выходил, что никакой облавы копов нет, и он может спокойно ехать домой, если хочет.

– Ты не врёшь? – раздался испуганный голос из кустов. – Учти, врачи могут быть переодетыми копами!

– Прыгай в машину, если что, оторвёмся от преследователей! – нашлась Тереза.

Тогда муж наконец-то вышел из укрытия и, сев на заднее сиденье, как ни в чём не бывало заговорил с Терезой о погоде. Она посмотрела в зеркало заднего вида и, увидев Джонни, решила, что будет лучше поддерживать с ним разговор, отвлекать его от того, что происходило в его дурной башке, потому что глаза мужа были запредельно безумными.

А уже дома она долго хлестала его по щекам, слушая, как он умоляет проверить все комнаты, где «наверняка скрываются копы». Спустя час в глазах Джонни вновь появилось осмысленное выражение. Тереза порывалась сказать, что между ними всё кончено, но вместо этого стала ухаживать за мужем, пока он не восстановился.

Однако через пару дней, вернувшись домой с работы, Тереза обнаружила, что Джонни пропал – он снова взялся за старое. Так могло продолжаться бесконечно. Он исчезал на несколько дней или недель, потом появлялся на пороге в невменяемом состоянии, и Тереза выступала в роли няньки, отпрашиваясь с работы. А едва Джонни становилось лучше, как он снова исчезал.

Тогда Тереза пошла на отчаянные меры. По наводке родственников она отправилась с мужем в Мексику, где посетила хорошо распиаренную ведьму – старуху с бельмом на правом глазу и невыносимым запахом изо рта, жившую в трущобах.

– Я вижу вмешательство потусторонних сил! – объявила она, схватив голову Джонни своими морщинистыми ладонями и заглянув ему в глаза. – Случай очень запущенный, компренде? Начну с заклинания, которое поможет изгнать злых демонов из его души. Присаживайся, голубчик.

Держа в руках тряпичную куклу, ведьма бормотала бессвязную чушь. Затем она заставила Джонни несколько раз прополоскать ноги в тазике с якобы волшебными травами, дала ему горсть засушенных насекомых, приказав их съесть, а потом забрала тысячу баксов и велела каждое утро натощак делать несколько глотков зелёной жидкости из трёхлитровой банки. Джонни пошутил, что ведьма законсервировала свои сопли, и выразил полную уверенность в том, что на самом деле она обычная шарлатанка.

– Если ты не сожрёшь эти сопли, как велела старуха, клянусь, они окажутся на твоей башке! – проревела Тереза.

Её жизнь превратилась в ад, стала настолько невыносимой, что каждое утро она просыпалась с тайной надеждой, что новый день станет последним. Дважды у неё был выкидыш, так что, в конце концов, она сказала Джонни, что больше не будет пытаться завести ребёнка.

Несмотря на все унижения, через которые ей пришлось пройти, родственники Терезы по-прежнему настаивали, чтобы она холила и лелеяла своего мужа-наркомана. Из-за их увещеваний она не подавала на развод, но переехала жить в съёмный дом, устроилась сразу на две работы и стала копить на будущее, решив когда-нибудь разделить его с более достойным человеком.

Ещё твёрже она укрепилась в этом намерении, когда Джонни угодил в тюрьму.

Муж звонил из тюрьмы постоянно, но Тереза не поднимала трубку. Тогда включался автоответчик, и она слышала бесконечные просьбы:

– Дорогая, прошу, прости меня! – умолял Джонни самым ласковым тоном, на какой только был способен. – Ты для меня – всё! Обещаю исправиться, вместе мы что-нибудь обязательно придумаем, только не уходи от меня, будь со мной! Пойми, я никто без тебя. Я не смогу жить без тебя, ты единственное, что у меня есть, каждый день без тебя – пытка, мне так плохо, умоляю, не делай поспешных выводов! Ты ведь знаешь меня, ты любишь меня, и я тебя люблю, и никогда не будет иначе, мы созданы быть семьёй.

Каждый раз она готова была схватить молоток и разбить телефон вдребезги, однако слушала до конца, а потом горько плакала.

***

Однажды Терезе позвонил Пол Чавес.

– Ты должна спасти Джонни, он скоро вернётся в ринг, – сообщил тренер. – Только ты способна сделать так, что он будет чист, и проверка ничего не выявит! Ему нужно месяц прожить без наркотиков, чтобы кровь стала чистой как у ангела, ты меня поняла, Тереза? Знай, от тебя зависит будущее великого боксёра, а он точно станет чемпионом мира, и это компенсирует все несчастья, что обрушились на вашу семью. Ну, сделаешь?

– А что же ты, Пол, сам не проконтролируешь своего ученика? – заорала в ответ Тереза, так дёрнув трубку, что едва не оторвала провод. – Почему ты возлагаешь это бремя на меня, хрупкую, беззащитную женщину? У тебя есть дом, вот и запри его там!

– Ты ненормальная? – возмутился Пол, прокашлявшись. – А что если он ограбит меня? А что если он убьёт меня? Ты вообще в своём уме?

Тереза несколько секунд стояла с раскрытым ртом, чувствуя, как волосы встают дыбом, а потом вместо того, чтобы швырнуть трубку, сказала, что всё сделает, как он просит.

В её голове быстро созрел план – она поставила стальные решётки на окна своего дома, ушла со всех работ и приняла у себя Джонни. Переступив порог дома, он сильно удивился, сообразив, что оказался в новой тюрьме.

– Вы что это с Чавесом придумали? – вскричал он. – Я теперь снова арестант?

– Да, – спокойным, ровным голосом ответила Тереза. – И если ты, сволочь, не согласен, катись ко всем чертям, мы немедленно разводимся!

– Спокойно, детка! – присел сразу Джонни, нервно теребя галстук. – Я согласен.

Уже через час он стоял возле двери и пытался взломать её – Тереза устроила так, что открыть её можно было только снаружи.

– Это что за херня, почему я не могу выйти отсюда? – взвыл Джонни и начал колотить по металлической двери, но, в отличие от соперников в ринге, она не упала без сознания. – Я тебя спрашиваю, Тереза, что за херня тут творится, блядь? Мне нужно выйти, глотнуть свежего воздуха, я не дышал им херову тучу времени, сидя в камере с отморозками!

Тереза подошла к нему и дала пощёчину.

– Мы с тобой договорились, помнишь? – сказала она, едва сдерживая гнев, который рвался наружу каждую секунду с тех пор, как Тапиа пересёк порог её дома. – Будем жить месяц, пока ты не станешь чистым. У тебя нет другого выхода. Мама будет приносить нам еду два раза в день, ничего, как-нибудь справишься!

– Блядь, да что за херня творится? – заорал Джонни и, схватив табуретку, запустил её в дверь. – Дорогая, я тебя очень люблю, но за себя не отвечаю.

– Ты что же, сучий потрох, угрожать вздумал? – Тереза больше не могла терпеть и бросилась на мужа, ударив его несколько раз в живот. Звериный оскал на его лице сменился недоумением, а потом он громко расхохотался, отчего напряжение хоть немного спало.

Но с каждый днём обстановка накалялась. Они постоянно кричали друг на друга, а однажды Джонни повалил на Терезу зеркало, так, что она едва успела отскочить. Тогда Тереза схватила один из осколков и всадила его в ногу Джонни.

– Теперь тебе придётся меня выпустить, – зарычал муж, наблюдая за тем, как кровь течёт на ковёр как из-под крана. – Добилась своего, дура?

Тереза вызвала Пола и вместе они отвезли раненого в травмпункт, после чего вернулись. Джонни несколько раз порывался сбежать, но в последний момент его постоянно что-то останавливало. Он знал, что если сбежит, потеряет Терезу навсегда, и останется с Госпожой один на один. А битву с ней он точно проиграет.

Когда пошла пятая неделя, Тереза и Джонни начали разговаривать как прежде. У них появилось много времени, чтобы узнать друг друга получше. Тереза поняла, что все психологические проблемы, которые были у Джонни, связаны с его мрачным детством.

– Когда мне плохо, рядом нет мамочки, которая сказала бы, что всё в порядке, – откровенничал с ней Джонни, и, слушая его, Тереза таяла. – Знаешь, все говорили, что она похожа на Присциллу Пресли. У неё были голубые глаза, длинные чёрные волосы. Люди поворачивали головы к ней, когда она шла мимо. Мама была олицетворением красоты, радости, любви. Люди тянулись к ней. У неё в сердце находилось место для каждого, кто хоть в чём-то нуждался. И она любила жизнь больше всего на свете. Но мама умерла. А я остался жить после этого. И каждый божий день я чувствую свою вину за это. Я видел, как её похищают, но был не в силах что-то предпринять. Я не должен был остаться в живых, когда она умерла.

Тереза обняла Джонни, крепко прижав его к груди, и почувствовала, как любовь наполнила её сердце. Она поняла, что потеряла голову – полюбила его ещё сильнее. И если раньше она допускала мысль о расставании, то теперь не могла даже подумать об этом.

Постепенно Джонни поборол ломку и стал приводить себя в форму. Всё началось с отжиманий, затем он добавил к ним прыгалки, потом стал приходить Пол, с которым Тереза отпускала его на пробежки. Наконец, уровень доверия возрос настолько, что жена позволила Джонни ходить с тренером в зал, где он боксировал, проводил спарринги.

В марте 1994-го Тереза отпустила Джонни в Оклахому, на первый бой после долгого перерыва.

***

Джонни услышал телефонный звонок и, вздохнув, поднял трубку – это была его жена, и он знал, что она нервничает.

– Я приеду на бой, так как решила, что хочу всё увидеть своими глазами, – плакала она. – Но, может, всё-таки стоит его отменить?

– Ты чего, Тереза? – возмутился Джонни. – После всего, что я пережил ради возвращения в бокс, ты хочешь, чтобы я отказался от боя? У тебя совсем крыша поехала?

– Блядь, Джонни, я боюсь, – Тереза редко ругалась, но теперь не выдержала. – Твой организм может этот бой не перенести! После всех наркотиков, что ты принимал, он хрупкий, как ваза! Я боюсь, что Ольвера разобьёт тебя, и эти осколки я уже не смогу собрать, как прежде…

– Послушай, техасец – мешок для битья, он просто входная дверь в мир серьёзных ребят, с которыми мне предстоит вскоре биться за титул, – устало начал объяснять Джонни. – Ну правда, тебе нечего опасаться. Обещаю, он будет корчиться на канвасах сразу после гонга.

– А может, ты бросишь бокс? – продолжала гнуть свою линию Тереза. – Знаешь, у меня ведь хорошая работа, я снова буду зарабатывать нормальные деньги, и смогу прокормить нас. Я буду заботиться о нашей семье, любимый!

– Что ты такое говоришь, Тереза, – вздохнул Джонни. – Я ведь мужик! Ты хочешь, чтобы семья Тапиа отвернулась от меня? Чтобы дед звонил и с усмешкой спрашивал, нужно ли поменять мне подгузник? Как можешь ты лишать меня бокса? Ты ведь знаешь, что он для меня значит!

– Да, Джонни, – вытерла слёзы Тереза. – Тебе нужен бокс, чтобы убивать того насильника… Ты выходишь в ринг, чтобы мстить за маму…

– Вот почему ни Ольвера, ни кто угодно другой, не выдержит моего гнева! – вскричал Джонни. Он вновь прокрутил в голове тот страшный эпизод из прошлого, когда мудак в маске запихивал его маму в багажник пикапа, а он ничего не мог с этим поделать.

Тереза повесила трубку, а уже на следующий день сидела в зале и, когда начался бой, и зрители загудели, она стоически переносила каждый пропущенный мужем удар. Ей казалось, что любой из них может убить Джонни, и она испытывала физическую боль, но держала себя в руках, делала всё, чтобы не кричать от ужаса, не отвлекать мужа.

А в четвёртом раунде она увидела, как под шквалом ударов неистового Джонни техасец падает на настил в глубоком нокауте. Её посетила мысль, что на самом деле нужно бояться вовсе не за Джонни, а за его противников. И тогда она шумно выдохнула, поняв, что отныне будет присутствовать на каждом поединке мужа, хотя до этого смотрела бокс только по телевизору, вместе с папой.

Джонни, конечно, обрадовался, что жена стала его самой ярой болельщицей. Она была для него дополнительным мотиватором.

Бои с его участием стали проходить каждый месяц, пока летом он не добрался до титульного.

Жарким июльским днём он побил в Аризоне мексиканца Оскара Агуилара, завоевав титул чемпиона Североамериканской федерации бокса. После боя Джонни получил десять тысяч долларов, треть из которых отдал менеджеру, которым по совместительству был его тренер Пол Чавес.

Призовые положила в свою сумочку Тереза, и Джонни был этим крайне недоволен.

Они отправились домой на машине, и по дороге зашли в кафе перекусить. Джонни, насупившись, водил ложкой в супе, потом поднял глаза на жену и напрямую сказал, что ему нужна доза – прошло слишком много времени, и больше терпеть он не может.

– Мудак! – крикнула Тереза, не выдержав – она снова почувствовала, что теряет контроль над мужем, и это может привести к катастрофе. – Ты просто идиот, Джон Ли Тапиа! И зачем я вышла за тебя замуж?

– Заткнись! – вскрикнул Джонни, отшвыривая ложку и разбрызгивая суп на платье супруги. – Всё, едем дальше, не хочу больше с тобой базарить, дура!

Долгое время они ехали молча. Джонни смотрел на пустынный пейзаж за стеклом, что-то бормотал, и иногда искоса посматривал на жену. Она чувствовала, что муж на взводе. Тереза невольно зажгла фитиль, и вот-вот должен был последовать взрыв.

Внезапно Джонни резко нажал педаль тормоза, и Тереза чуть было не ударилась головой о бардачок, поскольку на нервах забыла пристегнуться. Джонни выскочил на дорогу, подошёл к дверце с другой стороны, открыл её, выволок жену за шиворот из салона. Бросив Терезу на дороге, он поехал дальше, но через сто метров остановился, развернулся, и поехал обратно. Жена шла ему навстречу, в надежде, что всё уладится, что они договорятся, но Джонни, подъехав, опустил стекло, выхватил из рук жены сумочку, вытряс из неё все деньги, потом швырнул сумку на землю, и поехал дальше.

Госпожа снова стала главной. Но прежде чем погрузиться в мир наркотического угара, Джонни провёл бой за титул чемпиона мира по версии WBO во втором наилегчайшем весе.

***

Стадион Pit в Альбукерке напоминал раскалённую сковороду, на которой Джонни Тапиа собирался поджарить зад темнокожего сальвадорца Генри Мартинеса.

Ночью он не мог сомкнуть глаз, слыша, как на улицах скандируют его имя, бьют по клаксонам в машинах, как люди всех полов и возрастов желают ему победы. Жители Альбукерке заранее готовились к празднику, сметали с прилавков фейерверки, расписывали плакаты словами «Джонни Тапиа – чемпион мира!», закупали алкоголь, чтобы всю ночь пить за здоровье своего героя.

Разве мог он подвести их? Разве мог он подвести маму, которая будет наблюдать за его триумфом с небес? Разве мог он подвести Терезу, что выплакала из-за него столько слёз? Разве мог он подвести деда, все эти годы верившего, что его внук – особенный?

Госпожа почти лишила его шанса стать легендой, почти размазала его по стенке, но теперь он может вернуть ушедшие годы, сделать себе имя, войти в историю бокса.

Оказавшись в ринге, он узнал, что все его родственники, кроме бабушки, оставшейся дома молиться за внука, тоже пришли на бой. Джонни почувствовал их поддержку, увидел улыбку Терезы, вымученную, нервную – он знал, как его жена хочет, чтобы всё прекратилось как можно скорее. Пол Чавес хорошенько с ним поработал, но, твою мать, если не хватит техники, он включит режим бога, он будет бить этого сальвадорца до потери пульса, но обязательно вырвет победу, и сделает это красиво!

Только Мартинес оказался крепким орешком. С первых секунд боя он куда чаще соперника выбрасывал кулаки, другое дело, что попадал в корпус и по голове очень редко. Сальвадорец пытался загасить прыть Тапиа своей собственной кипучей энергией, но очень скоро стало понятно, что его спесь показушная, и каждый удар хозяина ринга куда опаснее комариных укусов гостя.

Первое время Джонни редко показывал публике свой настрой, но ближе к развязке он всё чаще победно поднимал кулак, заводил толпу, заставлял всех вскакивать в едином порыве и кричать: «Джонни! Джонни!»

А в десятом раунде он понял, что победить ему помешает только крыша стадиона, если она вдруг обрушится на зал. Почти после каждого клинча Джонни беседовал с толпой, оказывал болельщикам знаки внимания. А сальвадорец спасался от яростных атак, обнимая соперника, прячась у него подмышкой. Но в одиннадцатом раунде спрятаться не удалось – трижды его голова сотрясалась от кулака Джонни, и гость дрогнул, повалился, а когда встал на ноги, судья заметил у него рассечение и остановил бой досрочно.

Джонни использовал всю мощь своих лёгких, вложившись в победный рык – будь в зале стёкла, они бы точно полопались. Затем он упал на канвасы животом вниз и замолотил ногами, как будто его прошибло током. Так Джонни впервые в жизни стал чемпионом мира, и на радостях расцеловал сальвадорца, а затем подхватил его, посадил на плечи, и стал носить по рингу. А когда через канаты к победителю пробрался Мигель Тапиа, Джонни вручил ему чемпионский пояс WBO. Тут же рядом с ним появилась Тереза и сказала, как сильно она его любит.

– Альбукерке, ты получил нового чемпиона! – заорал Джонни Тапиа, после чего надел на себя пояс и поднял голову, посмотрев наверх, туда, где за его триумфом должна была наблюдать мама.

***

В жизни Джонни был теперь не только бокс. Раз в три-четыре месяца он исчезал, как прежде. Наркозависимый чемпион мира возносился с Госпожой на небеса, надолго забывая о существовании живых близких, предпочитая общаться с мёртвыми. В такие периоды найти его было невозможно.

Часто он бродил по закоулкам Альбукерке, утирая пену с губ, нападая на прохожих, крича что-то на смеси испанского и английского. А иногда бомжи, разгребая мусор, находили среди отбросов обмякшее тело. Думая, что это очередная жертва бандитских разборок, они начинали шарить по карманам, чтобы забрать деньги, и в этот момент Джонни хватал их за руки. Некоторым он их просто ломал, но не потому, что был плохим человеком, это происходило в наркотическом бреду.

И всё же Джонни находил силы на тренировки, а в ринге выглядел так, будто неукоснительно соблюдает режим. Никто не мог отобрать у него титул.

А однажды, когда он в очередной раз в невменяемом состоянии брёл по закоулкам Альбукерке, из красивого домика с кактусами возле входа вышел молодой ухоженный мужчина. На руке у него были дорогие часы, на футболке – портрет Джонни Тапиа.

– А, очередной поклонник, – пробормотал Джонни, когда парень перегородил ему путь. – Давай сюда свою хренову ручку, подпишу футболку.

– Она уже подписана, – последовал холодный ответ. Джонни пригляделся – и правда, на майке была какая-то надпись. Он протёр глаза и прочитал: «Ублюдок Джонни Тапиа скоро сдохнет, в Альбукерке может быть только один чемпион». Это был принт, майка, которую сделали на фабрике. С такой надписью.

– Да ты – галлюцинация, – расхохотался Джонни. – Сейчас пройду сквозь тебя, amigo.

– Поверь, я реален, – ответил незнакомец и поджал губы от гнева. – Меня зовут Данни Ромеро. Я – гордость Альбукерке, истинный чемпион. А ты – шваль, дегенерат, который постоянно сидит на игле. Когда-нибудь, дружок, мы с тобой встретимся в квадрате ринга. И я так тебя отделаю, что станешь похож на отбивную. Понял, укурок?

Джонни стоял, изумлённо глядя на человека, который посмел его так унижать, как никто в жизни не смел. Он, конечно, слышал про Данни, знал, что тот побил колумбийца Франсиско Техедора, завоевав титул чемпиона мира по версии IBF. А ещё, когда карьера Джонни только начиналась, отец этого выскочки, Данни Ромеро-старший, был его тренером, и сделал Тапиа не просто уличным драчуном, а классным боксёром.

Но это происходило давно, и его сын уж точно мало интересовал Джонни. Так было до сегодняшнего дня.

– Знаешь, ты меня просто бесишь! – заорал наглец, пока Джонни приходил в себя. – Я смотрю на тебя и вижу всю ту гниль, что бродит по улицам Альбукерке. Бомжей, копошащихся в помойке, наркоманов, готовых за дурь проломить череп своей бабе, тварей с ружьями, что вершат сделки, нарушая все договорённости. Да-да, я знаю, ты состоишь в банде, и твои парни делают грязный бизнес. На днях они кинули меня и моих партнёров, ты это знал, сука? Заруби у себя на носу, что за мной – аристократы Альбукерке, люди, у которых есть связи, деньги, которые уважают себя, чтят слова «честь, достоинство, репутация». Твой болельщик – грязный, немытый уебан, жрущий дерьмо, что ему подкидывает правительство.

С этими словами Данни сплюнул под ноги Джонни. Терпеть такое стало невозможно.

– Получай, гнида! – вскрикнул Джонни, размахнулся, но рефлексы после очередных возлияний были притуплены, так что кулак его рассёк воздух. Данни просто шагнул в сторону, потом нанёс тяжёлый удар, сбивший Джонни с ног. Крюки нокаутёра Данни Ромеро были смертельным оружием.

Джонни упал в пыль дороги и закашлялся, а когда хотел быстро вскочить, чтобы ввязаться в потасовку, почувствовал, как на грудь ему наступил Ромеро.

– Точно так же ты будешь валяться на канвасах, когда мы с тобой сойдёмся в ринге, – услышал он презрительный голос. – Мне хочется станцевать на твоих костях, capullo, прямо сейчас, но я не ищу лёгких путей. Ты удивишься, но я желаю тебе удачи. Хочу, чтобы мы дрались за титулы на пике славы. Альбукерке узнает, кто истинный чемпион нашего славного города. А теперь ползи к своим отбросам, Тапиа. И не смей больше появляться на территории, где правит бал моя мафия. Так и скажи своим дебилам – чтобы ноги их тут больше не было! Прощай, петушок. И да, привет тебе от папы. Он всегда говорил, что ты – паршивый боксёр. Скоро я докажу это.

Джонни услышал звук отдалявшихся шагов. Для себя он всё решил. Отныне Данни Ромеро для него – враг номер два после убийцы матери. И он сделает всё, чтобы отмудохать его в ринге как следует.

***

Тереза возвращалась домой с побывки у брата в больнице – тот едва не умер от передоза. Женщина шла, взвинченная до предела. Как же ей надоело, что приходится метаться от одного умирающего любимца к другому!

– Будь неладна эта грёбаная игла! – закричала она, и прохожие с удивлением повернули к ней головы. – Как мне всё это осточертело!

Дома было слишком тихо. Обычно, когда она приходила, Джонни с шумом встречал её, обнимал, и они валились на диван, обсуждая события прошедшего дня. Сейчас она, конечно, хотела другого – внимания, заботы, поддержки. Уже несколько дней она рыдала на груди у брата, видя его белую кожу, синие губы, ввалившиеся глаза. Ей казалось, что это не брат, а кто-то чужой. Джонни прекрасно знал, в каком она состоянии. Но дома его не было.

Это значило только одно, и Тереза вновь закричала. Она надрывала глотку до тех пор, пока оставался воздух в лёгких. Её муж должен был готовиться к поединку с Артуром Джонсоном, участником Олимпиады в Сеуле, но вместо этого взялся за старое.

В пять утра Тереза проснулась, услышав какую-то возню в холле. Она схватила биту и отправилась смотреть, что происходит.

– Те-ре-за! – услышала она крик, и поняла, что это вернулся Джонни. – Выходи, блядь, поскорее. Хочу посмотреть на твою харю! Как ты могла…

Тереза покрепче взялась за биту и вышла к мужу. Увидев её, он направил в сторону супруги ружьё. Глаза его были привычно безумными.

– Ты с ним спала, признавайся! – заорал Джонни, трясущейся рукой направляя оружие на Терезу. – С этим говнюком, с этим вонючим Данни Ромеро! Вот где ты пропадала все эти дни! Ты ходила к нему, ты меня предала, и ты умрёшь за это!

– Всё, Джонни, я ухожу! – надрывно произнесла Тереза, не совсем ещё понимая, что находится под прицелом.

– Ты не смеешь так себя вести, грязная женщина, – Джонни прицелился, палец на курке напрягся. – Ты – моя собственность, если захочу вышвырнуть тебя, вышвырну сам!

– Ладно, стреляй, – заорала Тереза, подойдя к ружью так близко, что дуло касалось её носа. – Мне плевать. Только сделай всё быстро…

Джонни взвыл от бессильной ярости. В ринге он знал, что нужно делать, если кого-то ненавидишь. Просто выбрасываешь кулак, потом ещё и ещё, и человек падает. Но здесь… И выстрелить нельзя, и ударить нельзя. Перед ним – женщина, которую он любит.

Джонни находился в тупике, и даже Госпожа молчала, бесшумно растекаясь по его венам, хотя обычно нашёптывала какое-нибудь решение.

– Джонни, я прямо сейчас вызываю полицию, – спокойно сказала Тереза.

Она медленно подошла к телефону и набрала «911». Услышав офицера полиции, Тереза назвала адрес дома, после чего сообщила, что муж собирается убить её. Когда Терезу заверили, что наряд выехал, она положила трубку и посмотрела на Джонни.

Тот глядел на неё выпученными глазами. Он был словно здесь, и словно где-то ещё, в параллельном пространстве. Рот его был широко открыт.

Наконец он дёрнул рукой, отчего ружьё чуть не выстрелило, потом бросил его на пол – Тереза зажмурилась, испугавшись, что теперь-то уж точно раздастся выстрел.

Когда она открыла глаза, мужа в доме уже не было.

***

Судья Фрэнк Аллен сидел в своём кабинете, поглядывая на любимые кубинские сигары. Он знал, что вот-вот к нему придёт эта истеричная девица, одна из типичных жительниц Альбукерке, что покрывают своих подсевших на иглу мужей-психопатов. Сначала их бьют, потом они вызывают полицию, умоляют их спасти, но когда дело доходит до суда, идут на попятную, начинают капать ему на мозги, портить настроение.

А через пару месяцев их находят где-нибудь на обочине дороги с перерезанной глоткой.

– Судья Фрэнк, могу я войти? – спросила Тереза Чавес, заглядывая в кабинет.

– Валяйте, – буркнул тот, кладя сигары в стол до лучших времён. После этого он заглянул в тёмные глаза красивой женщины, смотревшей на него с вызовом, как и раньше.

– Мой муж только что выиграл бой! – сказала она с нажимом. – И тысячи жителей Альбукерке стали хотя бы чуть-чуть более счастливы.

– Рад за них, – прокашлялся судья. – Но вы же помните, что было потом? Очередной передоз. И если бы не добрые люди, опознавшие вашего мужа по татуировкам, и бросившие почти мёртвое тело возле входа в больницу, сейчас вы бы разговаривали со священником.

– Я всё понимаю, судья, но и вы меня поймите – Джонни Тапиа просто не переживёт тюрьмы, – взмолилась Тереза. – Я хочу, чтобы с него сняли обвинения. Он не бандит, на самом деле, он и мухи не обидит. Это всё болезнь, она делает его дурным! Даю слово, я этого так не оставлю! И сделаю всё, что от меня зависит. Он будет чист, как стёклышко.

Судья долго смотрел на женщину, глаза которой вроде были умными, но вот слова и поступки характеризовали её совсем по-другому. Он отлично знал Джонни Тапиа, такими людьми, как этот наркоман, кишел весь город, задыхаясь от них. А главное, что все они заканчивали одинаково.

Но что-то в глазах Терезы заставило его смягчиться. Он облизнул пересохшие губы и, взяв ручку, стал что-то быстро записывать.

– Вот моё решение, – сказал он, продолжая писать. – Джонни Тапиа придётся пройти реабилитацию, у него будет пробный период. За ним должны будут присматривать врачи, пока он не станет чистым. И ещё. Бои в Нью-Мексико он сможет проводить только после лечения. Я запрещаю ему появляться в штате в течение полутора лет. Это всё, что я могу для вас сделать, мэм.

***

– Где я? – заплетающимся языком спросил Джонни, проснувшись в незнакомом месте. Рядом с ним на кровати лежала Тереза, но это его совсем не успокаивало. – Что происходит, почему мой язык будто пчела ужалила?

– Спи, Джонни, – пробормотала сквозь сон Тереза. – Утром всё расскажу. Тебе необходимо выспаться.

Джонни вскочил с кровати и стал бешено вращать головой, пытаясь узнать хотя бы что-нибудь в комнате, которую он никогда прежде не видел. Затем подбежал к окну и выглянул наружу – за стеклом он увидел пейзажи, которых точно не было в Альбукерке.

– Меня что, похитили? – взвизгнул Джонни. – Или я под кайфом? Да объяснит мне кто-нибудь, наконец, какого хера тут происходит?

Тереза села на кровати и, вздохнув, поманила мужа рукой.

– Садись, Джон, – терпеливо заговорила она. – Я всё объясню. Мы сейчас – в Калифорнии. Последнее время ты находишься под воздействием сильных успокоительных. Допускаю, что у тебя – провалы в памяти. Недавно было судебное заседание в Альбукерке, ты на нём присутствовал и был паинькой. А потом мы приехали в Калифорнию, в дом, который для нас снимает твой новый покровитель, Оскар Де Ла Хойя. Он предоставил нам лучших врачей, которые будут работать с тобой в рамках программы реабилитации… Теперь о боксе. Оскар пообещал найти для тебя тренера, вы можете приступить к занятиям хоть с завтрашнего дня.

Джонни улыбнулся и покачал головой. Потом протянул руку и стал душить Терезу, пока та не зашлась в кашле, прямо как его дед, в минуты, когда ему становилось особенно хреново.

– Доколе ты будешь решать, что для меня хорошо, а что – плохо? – зашипел Джонни. – Я парень из Альбукерке, там мой дом, что за фигню ты придумала с переездом? Ты думаешь, я могу променять свою родную землю на эту грёбаную Калифорнию?

– Это ещё не всё, – пробормотала Тереза, отпихивая руку мужа от шеи. – Я решила, что буду твоим новым менеджером, с Чавесом мы расстаёмся. Я знаю, как общаться с людьми, это будет моя новая работа. Чавес обворовывал нас, брал огромный процент. Это недопустимо. Скорее всего, нам придётся судиться с ним, но это мы тоже как-нибудь переживём. Ты согласен?

– Знаешь, когда мне кажется, что ты больше не способна меня удивить, происходит очередное долбанное чудо, – только и смог вымолвить Джонни.

***

Тоска по Альбукерке изводила Джонни, так что он вновь подсел на наркотики, переключившись на метамфетамины. Несмотря на регулярные наркоканикулы, он оставался в хорошей форме и спокойно защищал свой чемпионский титул. Иногда критики разносили его в пух и прах, но ему было плевать на чужое мнение.

Терезе тоже было чем заняться – она активно изучала новую профессию. Однажды Джонни, услышав, какую сумму выбила его жена за очередной бой, посмотрел на неё с отвращением и произнёс: «Неужели ты считаешь, что я стою так дёшево?» Она тут же ушла в переговорную, откуда вернулась с новым контрактом – сумма за поединок возросла в десять раз. С тех пор Тереза приучила себя делать невозможное, выбивать такие деньги, чтобы Джонни никогда больше не сомневался в её способностях.

Каждый бой мужа был для неё пыткой. Джонни часто смотрел на жену во время поединков, и если видел хотя бы намёк на то, что она беспокоится, нервничал сам. Поэтому Тереза старалась всегда выглядеть спокойной, будто ничто не гложет её изнутри. Это давалось ей нелегко, как и переговоры с хитрыми промоутерами, но со временем она привыкла к новым реалиям.

К чему ей было сложно привыкнуть, так это к наркотическому угару мужа. Иногда Тереза чувствовала, что ходит по тонкому льду. Как-то раз она проснулась посреди ночи и услышала чьё-то прерывистое дыхание. Повернув голову, Тереза с трудом сдержала крик. Над ней нависал Джонни с молотком в руках. Глаза его были стеклянными, как у мертвеца.

Тереза покрылась гусиной кожей. Она боялась шевельнуться и просто смотрела на мужа. Постепенно испуганная до смерти женщина взяла себя в руки и отползла на противоположный конец кровати. Джонни следил за ней взглядом, но стоял всё так же неподвижно. Тогда Тереза, придерживая у груди Библию, швырнула в него подушку, и он выронил молоток из рук.

– Прости, Тереза, я не знаю, откуда взял этот молоток, и не помню, как здесь оказался! – пустым голосом произнёс Джонни.

Он присел на корточки возле молотка, взгляд его вновь стал оцепеневшим. Тереза, перемещаясь по стеночке, вышла из комнаты, успев по пути захватить молоток, и побежала на кухню, где сгребла всё холодное оружие в полотенце, после чего вынесла кулёк на улицу и присыпала снегом.

Тереза эмоционально выгорала после таких случаев и давно бы ушла от мужа, если бы не видела другие его проявления. Он был способен на такие поступки, от которых её сердце, покрывшееся ледяной корочкой, мгновенно таяло.

– Остановись, дорогая, – сказал Джонни в один из тех дней, когда Тереза любила его особенно сильно. – Мы должны подвезти этих бедняжек до дома.

На противоположной стороне улицы по дороге ковыляла женщина, державшая в обеих руках по сумке. Она была в положении и еле шла, утомлённая тяжёлой ношей и тридцатиградусной жарой. Рядом, также с сумками, семенила маленькими ножками её дочурка, у которой уже сейчас можно было разглядеть горб. Их лица выражали такое отчаяние и страх за будущее, что Джонни почувствовал, как слеза катится по щеке. Он вспомнил своё детство, маму, которая пахала на двух работах, чтобы сын мог есть мясо не только по праздникам. Выйдя из машины, он перебежал через дорогу и обратился к женщине:

– Мы с женой хотим вас подбросить! – сообщил он незнакомке.

– Но вы же едете в другую сторону, – засомневалась женщина, поставив сумки и тяжело дыша. Джонни заметил, что у неё были истоптанные кроссовки, а на одном была даже дырка.

– Вы часто так ходите? – удивился Джонни.

– С тех пор, как однажды проснулась, выглянула в окно и увидела, что нет машины, – ответила женщина, утирая платком пот со лба. – А когда пошла к мужу, чтобы сказать ему об этом, не нашла и его. Мы с малышкой остались одни, но жить как-то надо. Без машины очень туго.

Девочка, с выражением блаженства на лице поставившая сумки на землю, вдруг обняла Джонни, как будто это был её отец. Он тут же смахнул новую слезу, а потом сделал жест Терезе, чтобы она развернулась и подъехала.

– Как вас зовут? – спросил Джонни, когда все сидели уже в машине.

– Сара, – ответила женщина. – Вы даже не представляете, как я вам благодарна. Каждый шаг сегодня отдавался болью в голове, мне казалось, ещё чуть-чуть, и я упаду. Представляете? Упаду животом вниз. И что бы тогда стало с малюткой внутри?

Тут она обратилась к Терезе:

– Я вижу, у вас просто золотой муж. Он очень добрый и хороший человек. Это сразу видно. Вам очень-очень повезло. Мой муж оказался сволочью, решив сбежать к молоденькой. Забыв, что у него есть семья, обязательства.

Через пару часов, сидя за обеденным столом с дочкой, Сара продолжала вспоминать приятного мужчину, как вдруг раздался звонок в дверь. Она открыла и с удивлением обнаружила на пороге Джонни.

– Держите, – сказал боксёр и протянул ключи от новенькой машины, стоявшей на улице. – Теперь эта крошка – ваша.

Тереза никогда не возражала, если Джонни делился своим богатством с теми, кто в этом нуждался – а деньги он зарабатывал приличные, и не без её помощи. Бывший уличный задира мог запросто подарить чужому человеку не только машину, но даже дом. За это его любили не только жители Альбукерке, но и болельщики по всей Америке.

Лишь наркотики делали его уязвимым. Но настал день, когда он, пусть на время, забыл о них.

– Джонни, твой бой с Данни Ромеро санкционирован, – сказала ему тогда Тереза.

С тех пор он думал только о том, как уничтожить Ромеро.

 ***

Старик, удобно усевшись в бамбуковом кресле-качалке, посасывал апельсиновый фреш из соломинки, внимательно глядя на Джонни Тапиа. Тот бешено лупил по груше, как будто хотел пропороть её насквозь. Нанося каждый удар, он думал: «Вот тебе! Вот тебе, gusano! Чтоб ты сдох, ублюдок!»

– П-ф-ф-ф, – продолжал потягивать сок старик. – П-ф-ф-ф.

– Пуф-пуф-пуф, – отвечал ему Джонни звуками ударов по груше. – Пуф-пуф-пуф.

– Так, Джонни, достаточно, – громко сказал престарелый любитель фреша, отставив стакан. – Энергии у тебя хоть отбавляй. Вижу, ты хочешь надрать зад своему земляку.

– Ты даже не представляешь, коуч, как! – набычился Джонни, обнимая грушу и приводя дыхание в порядок.

Эдди Фатч усмехнулся, демонстрируя ряд искусственных зубов. Ему было 86 лет, и он знал, что скоро завяжет с работой, а то и с жизнью. И Джонни Тапиа, возможно, его последний шанс показать, что есть ещё порох в пороховницах.

– Знаешь, меня когда-то крепко избивал на спаррингах Джо Луис, вот это был настоящий носорог в ринге, – заговорил Эдди. – Он набрасывался на каждого и протыкал, протыкал своими кулаками, выдирая клочки мяса. Ну, это я образно, конечно.

Джонни вздохнул – он знал, что сейчас последуют нотации, и многое из того, что скажет коуч, ему не понравится.

– Так вот, когда он собирался проткнуть Макса Шмелинга, немца, которого носил на руках сам Адольф Гитлер, то получил по рогам. Потому что Шмелинг знал – Коричневый бомбардировщик уязвим. У него был изъян в технике. Сам Шмелинг как боксёр, в целом, был посредственностью, но одержал победу… Для меня это стало уроком. Чёрт возьми, я обожаю крутых парней с изъянами. Потому что на них я сделал карьеру. Джо Фрейзер побил Мохаммеда Али, это моё достижение. Кен Нортон побил Мохаммеда Али, и это тоже моё достижение.

– К чему ты мне всё это рассказываешь, коуч? – устало пробормотал Джонни. – Или ты намекаешь, что я – андердог в поединке с Ромеро? И смогу победить только за счёт хитрости?

– А разве ты – фаворит? – презрительно спросил Эдди, и стал раскачиваться в кресле, раздражая Джонни скрипом половиц.

– Аргументы! – процедил сквозь зубы боксёр.

– О, они есть у меня, – хмыкнул старик. – Твой соперник не знает поражений.

– Брехня, – вскрикнул Джонни. – Спишу на твой возраст. Два года назад Ромеро просрал Салазару. Это раз. Я сам не просрал ни разу. Это два.

– Ну, Салазару он не проиграл, – вздохнул Эдди. – По судейским карточкам он выигрывал. Матч прервали по рекомендации врача, у Ромеро была серьёзная травма глаза. Но я тот бой видел. Парень из Альбукерке был куда лучше.

– Что ещё? – отмахнулся Джонни.

– Ромеро младше тебя на семь лет, чемпион, – поднял указательный палец вверх Эдди. – И он классный нокаутёр. Его жёсткий удар может свалить кого угодно, включая тебя.

– Да срал я на всё это, – взревел Джонни и снова принялся молотить по груше. – Я его так, так, так, левой, правой, левой, правой. И ещё. Он меня ни разу не быстрее. Плевать на возраст. Я перебегаю его. Дедуля подтвердит – я с детства тренировал выносливость.

– Сынок, поверь, я не сомневаюсь в твоих талантах, – заворчал Эдди. – Но прошу об одном. Сохраняй, пожалуйста, бдительность. И поверь человеку с моим опытом – Ромеро опасен. Одно могу пообещать. Если ты будешь следовать всем моим рекомендациям, то точно победишь. Зуб даю!

– Да у тебя своих зубов-то не осталось, – рассмеялся Джонни. – Ладно, рассказывай, какой там изъян у этого недоноска.

– Если честно, тебе повезло – их у него много, – подмигнул ученику старик и потянулся за стаканом.

***

– Я его ненавижу! – раздражённо говорил Джонни жене, пока ему наматывали на ладони бинты. – У этого парня было всё, что пожелаешь. Родители, которые всегда поддерживали его, в любой жизненной ситуации. И у него был не просто тренер – родной отец сделал Ромеро крутым боксёром. А жители Альбукерке впустили его в своё сердце, пока я был дисквалифицирован. Да он просто баловень судьбы! Ходит как пижон – всегда одет с иголочки, носит пиджаки и галстуки, не участвует в криминальных разборках, держась в стороне, хотя на самом деле с удовольствием делает грязные бабки, только прикидывается, что у него ручки беленькие. А теперь он почему-то возомнил, что сможет уничтожить меня, стать единственным героем Альбукерке. Кретин… У нас с ним нет ничего общего. И мне было бы плевать на него, вот честно. Но этот хмырь стал унижать меня, моих близких, даже тебя, Тереза, он втаптывал в грязь, раздавая тупые интервью направо и налево. Зря Ромеро посмел открыть свой поганый рот, из которого потекли потоки дерьма. Я собираюсь как следует вмазать ему сегодня по челюсти, чтобы он заткнулся. Слышишь, Тереза? Сегодня мы с Эдди приготовили для него несколько сюрпризов.

Тереза ничего не стала ему говорить, просто обняла и крепко поцеловала. Джонни благодарно посмотрел на неё, потом прислушался к гулу из зала Thomas & Mack Center – все 15 тысяч мест были заполнены. Жители Лас-Вегаса ненадолго забыли про казино, сосредоточив всё своё внимание на дуэли крутых парней из Альбукерке.

– Ну что, я уже могу оторвать свою задницу от скамьи? – Джонни повернулся к Эдди, и тот поднял большой палец. – Пора мне идти и срывать аплодисменты!

Джонни сразу понял, что публика любит его, парня с дурной репутацией, а не заносчивого выродка, на ранчо которого наверняка есть золотой унитаз или бассейн, наполненный сливками. Он буквально взлетел на ринг, перемахнув через канаты, и с презрением посмотрел на Ромеро, стоявшего перед ним в крикливых золотых трусах.

– Я доберусь до тебя, мудак! – крикнул Джонни. – Я выбью из тебя всю дурь, fresco.

– Ага, щас я тебе прям свой зад и подставил, – фыркнул Данни.

Джонни чувствовал, как у него начинается ломка – другая, боксёрская. Минуты, которые предшествовали началу боя, тянулись бесконечно. Он был тем быком, что видит красную тряпку, но не может ничего поделать.

«Ну когда уже, когда?!» – думал он, бродя по рингу в нетерпении, пока ведущий перечислял регалии боксёров.

Долгожданный звук гонга был для Джонни подобен оргазму. Данни трусливо вскинул перчатки прямо перед головой, и с этим щитом ходил почти весь бой, рассчитывая достать Джонни своими убийственными крюками – для этого ему нужно было выйти на нужную дистанцию. Но Джонни знал, что перед ним соперник, ждущий своего шанса, и не подпускал его близко. Он был полон адреналина, и в то же время эмоции не затмевали его разум.

Он помнил всё, что говорил тренер. Держи дистанцию. Уходи от крюков. Работай ногами, когда нужно, уклоняйся. Атакуй его почаще своей левой пружиной – удар в корпус, удар в голову. Будь умным, точным, быстрым.

Первые раунды Джонни делал всё, как положено, и даже больше. Он мог контролировать гнев. И направлять его в нужное русло. Плотные удары облепили лицо Ромеро, как комары, и вскоре в его углу стали орудовать штукатурщики, обрабатывая раны фаворита. Джонни ощущал себя мотором. Он вращал кулаками, как будто заводил себя, свой движок. А потом молниеносно выбрасывал хуки, джебы, действуя вариативно, с изюминкой. Данни, напротив, всё делал однобоко, надеясь на убийственные удары, но кулаки его либо рассекали воздух, либо не причиняли сопернику никакого вреда.

– Ты слишком эмоционален, слишком резок, сбавь обороты, – опасливо говорили поначалу тренеры Джонни, но когда поняли, что он поймал кураж, посоветовали «идти и веселиться».

Джонни так и делал. Вот он, уходя от очередного неубедительного удара Данни, корчит ему рожу, вот падает на колени, изображая нокдаун после неожиданно удачной атаки противника, вот демонстрирует робота, совершая замедленные движения. Зал ревёт, глядя, как аристократа из Альбукерке бьёт наркоман из Альбукерке.

В последних раундах Джонни поймал такой кураж, какого у него не было даже под кайфом. Он издевательски отклонялся назад после хаотичных ударов соперника, копируя Мохаммеда Али. Его оппонент пытался наносить удары сериями, это уже были жесты отчаяния, но Джонни легко уходил от них, умудряясь при этом позёрствовать. Ради эффектности он готов был даже пропускать фирменные хуки Ромеро, потому что на адреналине почти не чувствовал их мощи.

Как только прозвучал финальный гонг, Джонни Тапиа заранее стал праздновать победу, в которой не сомневался. Он всё поднимал голову, надеясь, что мама в этот миг любуется на него с небес.

Данни Ромеро вымученно улыбался, в глубине души ещё на что-то надеясь, но все судьи были непреклонны – Джонни Тапиа стал чемпионом мира по версиям WBO и IBF в первом легчайшем весе.

Это был лучший бой в карьере Джонни Тапиа, именно он сделал его не просто хорошим боксёром, а великим.

…Эдди Фатч на этот раз попивал не фреш, а старое доброе виски. Он был очень доволен своим учеником. Старый хитрец в который раз сделал правильный выбор, и теперь можно было с чистой совестью уходить на заслуженную пенсию.

– Парень, ну хоть теперь-то ты счастлив? – спросил он, когда Джонни закончил общаться с репортёрами.

Тот, вздохнув, присел рядом с ним и долго не отвечал. Когда Эдди уже думал, что ответа не будет, Джонни нагнулся к нему и прошептал:

– Сегодня я сломил врага номер два. Но пока где-то в Альбукерке живёт монстр, убивший мою мать, я буду страдать и ширяться. А успокоюсь только тогда, когда лично выпущу ему кишки.

***

Нарядные люди подтягивались к парку Balloon Fiesta в Альбукерке, где сотни лучших аэронавтов со всего мира собирались украсить небо разноцветными воздушными шарами. Карнавальные костюмы, хмельные улыбки, бесконечные фотографии – Альбукерке на несколько октябрьских дней погрузился в атмосферу праздника, став гостеприимным городом, а всё то мерзкое, уродливое, что в нём было, притаилось в норах, чтобы, подобно тараканам, вновь повылезать позже, когда слово «безопасность» станет номинальным, и копы прекратят выслуживаться перед градоначальниками, которые любят туристов. В свою очередь, туристы, во время международного фестиваля воздушных шаров, любили Альбукерке, умеренный по ценам город, где жили настоящие индейцы, было много разнообразных кактусов и величественных памятников архитектуры, построенных испанскими завоевателями. Уличные музыканты оформляли звуковое сопровождение фестиваля, альбукеркцы в костюмах индейцев или мексиканских сомбреро – визуальное. Но его душой, конечно, были «баллунсы». В парке их были десятки, обычных разноцветных, с рекламными или политическими лозунгами, портретами знаменитостей, в виде животных или растений. Вокруг одного из них собралась толпа, это были, в основном, местные жители, и они всё оглядывались по сторонам, как будто ждали кого-то.

– Простите, что тут происходит? – спросил норвежец Ларс Кармстрад, подойдя к смуглому молодому горожанину.

– А ты сам не видишь? – добродушно ухмыльнулся тот. – Разуй глаза, чувак, посмотри, чей портрет украшает этот шарик.

– Я вижу какого-то сурового мужчину, очевидно, боксёра, – задумчиво произнёс Ларс, надев очки.

– А ты умный мужик, amigo, – усмехнулся парень. – Увидел перчатки и понял, что это боксёр… Но ты не понял главного, КТО этот боксёр.

– Майк Тайсон? – произнёс Ларс первое пришедшее на ум боксёрское имя.

– Беру слова про твой ум обратно, – сплюнул парень. – Похоже, в твоей стране имеют весьма смутное представление о боксе. Так вот, это наш чемп, великий Джонни Тапиа. Мой земляк. Однажды он дал мне автограф! Позже его попытался перекупить мой богатенький сосед, предложил тысячу баксов, но я отказался. Так мы, простые люди, любим нашего чемпиона! А вот и он, кстати…

К толпе подъехал кабриолет клубничного цвета, за рулём которого сидела кудрявая женщина в шикарном платье, рядом с ней – крепкий, загорелый мужчина с короткой стрижкой. На нём был смокинг, в котором, и это было заметно, он чувствовал себя неловко.

Стоило ему подняться и поприветствовать толпу, как раздался такой шум из десяток глоток, что Ларс невольно поморщился, но сам с восторгом присоединился к гулу, а потом и к аплодисментам, которые не стихали несколько минут. А когда воцарилась тишина, люди принялись скандировать имя любимца Альбукерке, и норвежец поклялся, что обязательно узнает всё об этом человеке, которого здесь так обожали.

– Спасибо вам, друзья, – заговорил Джонни, когда вновь стало тихо – люди, стоявшие рядом с кумиром, забыли обо всём, они ловили каждое его слово. – Я знаю, вы меня любите. А как вас люблю я – вы даже себе не представляете. Ведь вы – мои земляки, а значит, мои братья! Ради вас я выхожу в ринг, ради вас побеждаю и выигрываю титулы. Знайте, каждый мой чемпионский пояс – не только моя собственность, это собственность каждого из вас, того, кто здесь родился, вырос и стал частью великого Альбукерке!

– Что ж ты накупил недвижимости-то в Лас-Вегасе, – раздался чей-то голос, после чего не слишком умного оратора чуть было не разорвали на части.

– Не трогайте его, он прав, – поспешил успокоить толпу Джонни. – Да, однажды мне пришлось покинуть родной город. Но знали бы вы, как мне было плохо, как я сомневался. Мне словно вырвали сердце. Теперь говорю вам – это спасло мне жизнь. Так сложились обстоятельства, я уехал… Простите меня, дорогие, за эту слабость.

– Джонни, ты для нас – лучший житель Альбукерке, мы тебя любим, – закричала женщина, и, приглядевшись, боксёр узнал в ней Сару. – Я приехала сюда на автомобиле, который подарил мне наш великий чемпион! Дай бог ему здоровья.

Джонни, в который уже раз после знакомства с этой женщиной, потянулся к глазам, чтобы смахнуть слёзы.

– Знайте, жители Альбукерке – вы очень ценная часть моей жизни, – сказал Джонни, расцеловывая Сару. – А сейчас я хочу оседлать этого страшного зверя вместе с самой прекрасной женщиной на свете. Ну, после моей мамы. Хорошего всем праздника!

С этими словами он вместе с супругой забрался в корзину, после чего аэронавт пустил горячий воздух, и полотно стало раздуваться, готовясь вознести шар над долиной Рио-Гранде.

Джонни и Тереза долго махали альбукеркцам, которые подбрасывали вверх головные уборы и скандировали имя чемпиона мира. Вскоре все эти люди стали совсем крошечными.

– Посмотри, какая красота! – Джонни показал жене пальцем на Старый город, на церковь, потом перевёл его на маленькую точку, дом, где он провёл своё детство, возмужал, стал выдающимся боксёром. – Как мне хорошо сейчас… I am high!

– Дорогой, умоляю, не используй это выражение даже в шутку, – заворчала Тереза. – Ты мне весь кайф обломаешь… Тьфу!

Они оба засмеялись, но это был грустный смех, после которого наступила тишина. Через некоторое время Джонни прервал молчание:

– Знаешь, мне как-то рассказывали, что люди, которые первыми летали на воздушном шаре, так испугались, что когда опустились на землю, разорвали полотно на мелкие части.

Тереза усмехнулась:

– Джонни, мы с тобой не из робкого десятка, уж как-нибудь не струсим… Тебе ведь хорошо здесь, со мной?

– Мне будет хорошо с тобой где угодно, хоть у чёрта на рогах, – рассмеялся Джонни и обнял супругу, поцеловав её в щёку. – Ты только посмотри на Альбукерке, он как на ладони… Моя земля, моя плоть.

– Я знаю, как ты любишь Альбукерке, – сказала Тереза. – Даже больше, чем меня. Нет-нет, не надо меня переубеждать! Я слишком хорошо тебя знаю. Но я также знаю, что ради меня ты прыгнешь в огонь. В твоём сердце очень много места для всех, и я очень боюсь, что оно не выдержит столько любви.

– Ах, Тереза, – улыбнулся Джонни. – Мне снова кажется, что я не достоин тебя. Жизнь со мной – как полёт на воздушном шаре. Без навигации, способности управлять, контролировать. Куда направит воздушный поток, туда и полетим. Куда направит меня Госпожа, туда и пойдём…

– Вот, снова ты об этом, – проворчала Тереза. – Не можем мы обойти эту тему. Она засасывает нас как воронка. Даже улететь от твоей Госпожи невозможно, вечно нас преследует.

– Я знаю, родная, – опустил голову Джонни. – Я знаю. И ничего, ничего не могу поделать, только даю пустые обещания.

– Пообещай мне одно, – очень серьёзно сказала Тереза, обхватив голову Джонни тёплыми ладонями. – Пообещай, что никогда не покинешь меня, что будешь жить со мной до глубокой старости. Обещай, слышишь?

Джонни печально посмотрел на неё, но ничего не сказал в ответ.

***

В магазине возле прилавка стоял человек в кожаной куртке и трениках. Его глаза были скрыты под солнцезащитными очками. Он прятал синяки, которые получил во время боя с ганцем Конаду за титул чемпиона мира по версии WBA во втором легчайшем весе. Рядом с ним был рыжеволосый старик, и они болтали.

– Африканцы известны своей выносливостью, а бить-то они умеют? – спросил старик, на что Джонни расхохотался.

– Поверь, Конаду – парень, который может сразить ударом даже быка, – заверил он. – У ганца молотобойный хук слева и убийственный апперкот справа. Если я сниму очки, ты увидишь заплывшие глаза. Это всё его чёрные кулаки. А ещё я весь бой истекал кровью, потому что африканцы классно бодаются. Но я по-любому не мог проиграть Конаду, так как, во-первых, посвятил бой жене, а во-вторых, у меня на шортах было написано слово «Мама». Она управляла мною с небес, а значит, я был неуязвим. Ну и тренер у меня обалденный – Фредди Роач. Опыта у него не занимать!

– Ещё я видел надпись на твоих трусах «Mi Vida Loca» – ты правда считаешь, что твоя жизнь безумна? – поинтересовался старик.

– Дорогой, ты себе даже не представляешь… – покачал головой Джонни. – Но лучше такое и не представлять, честно говоря. Сам-то как? Нравится жизнь?

– Да, только денег нет на лекарства, – пробормотал старик. Тогда Джонни достал бумажник и вытащил десять сотенных купюр.

– Прости, больше нет, – вздохнул он. – А так бы дал больше. Ты ведь смотрел мой файт с Конаду, значит, я просто обязан тебе помочь, amigo.

Старик обнял Джонни, потом заковылял к кассе, чтобы пробить сердечные лекарства. Когда он расплачивался, ему в бумажник заглянул мужик в кепке, после чего быстро зашагал к выходу. Там пенсионера уже поджидали крепкие ребята.

– А ну гони бабки, хрыч, – прошамкал толстыми губами негр, доставая нож. – Если жизнь дорога!

Звякнул колокольчик – из магазина вышел Джонни Тапиа.

– Иди лесом, – повернулся к нему негр. – Ты ничего не видел, понял?

– Да понял, понял, – хмыкнул Джонни, но не свернул, а пошёл прямо на негра. – Сейчас ты сам на время ослепнешь, прости.

Кулак Джонни был шустрее бандитского ножа – негр уже лежал без сознания, но четверо его товарищей набросились на боксёра. Тех, кто нападал по бокам, он вырубил одновременным выбросом кулаков, но при этом пропустил удар в живот от того, кто пёр спереди, и удар по почке от зашедшего сзади. Обычный человек от таких тумаков согнулся бы в три погибели, но Джонни даже не поморщился и спокойно сбил с ног сначала одного, потом второго. Его удары были столь точны и сильны, что никто из бандитов не мог подняться ещё очень долго. Вот только один из них достал ствол и выстрелил – рефлексы спасли Джонни и в этот раз, он успел отскочить в сторону, и пуля разбила витрину. Джонни подбежал к стрелку и наступил ему на руку, отчего ствол вывалился.

Неожиданно к пушке подошёл старик и положил её в карман.

– Джонни, сам видишь – это может мне ещё пригодиться. Спасибо тебе за всё, – с этими словами он скрылся в подворотнях. Джонни, вздохнув, тоже покинул место драки, не желая общаться с ненавистными копами.

***

Свинорылый ублюдок, набравшись текилы в баре, шатающейся походкой направился к шоссе. С губ его, как обычно, текла слюна похоти, поскольку в сортире он успел воспользоваться услугами старой негритянки, согласившейся поработать желтозубым ртом за пару баксов. Он дал ей только пять центов, сказав, что на большее она не наработала, и сунул её голову в унитаз, после чего нажал на слив.

В голове похотливого кабана был туман, в котором обитали призраки тех, кому он загубил жизнь. Часто он слышал их голоса, предсмертные мольбы, и никакой алкоголь, никакие наркотики не могли вымыть их из его сознания. Но чаще всего он видел и слышал Вирджинию Тапиа. Она была восхитительна, таких красоток он больше в Альбукерке не встречал. И некоторое время Вирджиния даже встречалась с ним, ещё в те времена, когда он был солидным мужчиной с хорошим достатком. Вот только потом он пошёл по опасной дорожке, и потерял всё, что у него было. Однако он не жалел. И на призраков ему было плевать. Он просто стал жить так, как на самом деле всегда хотел. Причиняя другим невыносимые страдания.

Он подошёл к шоссе и стал ловить тачку, в тайне надеясь, что остановится соблазнительная красотка, с которой можно будет хорошо скоротать время. Увидев жёлтые фары, вспыхнувшие в темноте, он поднял руку, выйдя на дорожное полотно. Машина не сбавляла скорости, и тогда он сделал ещё шаг ей навстречу. Внезапно у него закружилась голова, ноги подкосились, и он вышел прямо к тачке, которая врезалась в его туловище – он почувствовал, как дробятся и крошатся кости, при этом от удара его вынесло на встречку, где ещё один автомобиль прокатился по нему, выпуская кишки наружу. Прямо как этого желал Джонни Тапиа!

***

– Это произошло в 1983 году, – говорил Джонни следователь. – Убийца твоей матери умер. Извини, что мы раскрыли это дело только сейчас…

– Чёрт возьми, его же подозревали! – заорал Джонни. – Вы всё время видели убийцу перед собой, но были слишком слепы и тупы, чтобы разоблачить его!

– Джонни, я уважаю тебя как боксёра, ты добился огромных результатов, в ринге ты – феноменален, – сердито ответил следователь. – Но позволь не вмешиваться в нашу работу, мы её знаем лучше.

– К чёрту всё! – крикнул Джонни. – Я проваливаю отсюда. Это худший день в моей жизни!

– Всегда пожалуйста, – пожал плечами следователь, глядя, как ссутулившийся чемпион мира выходит из кабинета и хлопает дверью.

Джонни уже давно готовился к бою с Поли Аялой, но теперь его мозг был в отключке. Враг номер один уничтожен, но его палачом стал вовсе не Джонни Тапиа. Всё это время он надеялся, что однажды своими руками порешит убийцу матери, но за него эту святую работу проделал кто-то другой. Он подвёл Вирджинию, не выполнил обещание.

– Джонни, почему ты перестал выкладываться на тренировках? – строго спросил его Фредди Роач, когда Джонни вяло бил по груше. – Я вижу, что-то с тобой случилось. Где тот блеск в глазах, к которому все привыкли? Без него ты можешь проиграть.

– Кому, этой кукле Аяле, уступившей япошке? – простонал Джонни. – Да ты, верно, шутишь. Он же явный андердог. Короче, успокойся, всё будет тип-топ.

– Не будет, – рассердился Фредди Роач. – Понимаешь, за годы работы тренером у меня выработалась интуиция. И я вижу – ты не в порядке. Где ты, Джонни? Ты не со мной сейчас, ты где-то в другом месте.

– Давай прекратим этот глупый разговор, – отмахнулся Джонни. – Скоро я побью Аялу, и мы будем готовиться к новым подвигам. Не будь назойливой мухой, жужжащей над моим ухом, а то я ведь могу и прихлопнуть.

Фредди Роач в ответ только грязно выругался и покачал головой. Он понимал, что его ученик потерял чемпионский настрой.

Выходя на ринг в Лас-Вегасе, Джонни был раздражён, потому что в зале были люди, которые поддерживали смуглолицого техасца. Ещё до гонга чемпион подошёл к контендеру и жёстко пнул его. Он видел в ринге не Поли Аялу, а убийцу матери. Ему очень хотелось верить в то, что именно сейчас он выполнит обещание, и уничтожит врага номер один, пусть это и будет чисто символическое «убийство».

Ему было 32 года, именно в этом возрасте умерла Вирджиния Тапиа. Джонни был уверен, что не переживёт её, но всё ещё стоял на ногах. И Джонни верил, что Вирджиния имеет к этому прямое отношение, что только благодаря маме он стал лучшим боксёром мира, и до сих пор не проиграл ни разу. Значит, так будет и впредь.

И Джонни пошёл напролом. Забыв про оборону, про хитрости, про работу ногами. Всё, за счёт чего он победил Данни Ромеро.

Удар, удар, ещё удар. Это было мясо, и Джонни Тапиа, выдерживая бомбардировки техасца, продолжал и продолжал выбрасывать кулаки, под разными углами, с максимальной ненавистью.

Ему не удалось уничтожить настоящего убийцу мамы, точно так же он не смог побить и вымышленного убийцу, Поли Аялу. Решение судей стало ушатом холодной воды для Джонни. Он бился как лев, сточил все свои когти, зубы. Но проиграл. Впервые в карьере. Для него это было тяжелейшим ударом.

– Джонни, я договорилась – уже в следующем поединке ты можешь вновь стать чемпионом мира, – успокаивала его Тереза, а он почти не слышал жену. – У колумбийца Хорхе Хулио Рочи есть пояс WBO во втором легчайшем весе. И он готов биться с тобой. Учти, этот парень выиграл шестнадцать боёв подряд!

Джонни, конечно, был рад, когда стал четырёхкратным чемпионом мира, в упорнейшем поединке сломив сопротивление очередного топового бойца. Но весь поединок он думал только о Поле Аяле. И мечтал о реванше.

Правда, краешком сознания он оставался прежним Джонни Тапиа, благородным, любящим Альбукерке, где проходил бой с колумбийцем. Он договорился с копами (что было само по себе удивительно) об акции – люди, сдававшие незарегистрированный пистолет, получали два бесплатных билета на титульный поединок. В результате копы получили почти шесть десятков стволов, из которых однажды бандиты могли убить невинных людей. И Джонни Тапиа спас их всех.

Но даже когда его носили на руках по рингу, он думал о том, как искупить вину перед мамой. За то, что пережил её, за то, что не отомстил убийце.

В какой-то момент депрессия придавила его так, что Тереза положила мужа в больницу, чувствуя, что он может наложить на себя руки. Приходя домой, она видела потухший взгляд, слышала безразличный голос. Это была какая-то пустая оболочка. Даже Госпожа не манила его, как прежде.

Тереза чувствовала, что Джонни нужна встряска, поэтому выбила для мужа матч-реванш. Но лучше бы она этого не делала.

Тапиа наступил на те же грабли. Он был агрессивен, напорист, но слишком предсказуем. Аяла просто перебоксировал его, как и в первый раз.

– Ты совсем охренел? Зачем, зачем я с тобой работаю? – закричал на него Фредди Роач в одном из перерывов боя, после чего ударил своего подопечного. – Ты меня игнорируешь!

– Какого лешего ты меня бьёшь, мне его оплеух, что ли, мало… – отреагирорвал Джонни, потом поднял голову, увидел Поли Аялу, и вскочил, чтобы вновь наброситься на техасца. Джонни смотрел на подбородок соперника и видел то самое свиное рыло. Он стремился достать его, пробить по нему, пустить кровь.

Эта жажда мести привела его ко второму поражению.

***

Джонни проснулся в палате. За окном моросил мелкий дождь. Он посмотрел на капельницы и горько усмехнулся – эти мешки с лечебной водой стали верными спутниками его жизни. Он попробовал привстать, но закружилась голова. Госпожа всё ещё держала боксёра в своих грязных объятиях. Коварная стерва перестала давать ему то, чего он желал – с тех пор, как копы рассказали о смерти свиной рожи, он больше не видел маму в наркотическом бреду.

Впрочем, Госпожа давала ему всё остальное, она отвлекала его от демонов прошлого, поэтому каждый раз, когда разум говорил: «Не делай этого», он упорно всаживал в вену иглу.

– Сестра, – хотел крикнуть Джонни, но вместо этого получился невнятный хрип. Он облизнул пересохшие губы и посмотрел на висевшие над кроватью часы. Циферблат не работал.

Это была чистая правда. Время замерло для Джонни Тапиа давным-давно – в тот самый день, когда ему сказали, что мамы больше нет. Всё, что последовало за этим, было кинофильмом о Джонни Тапиа, чем-то нереальным, тем, что происходило вовсе не с ним. Зато места, куда Джонни попадал благодаря Госпоже, были куда больше похожи на реальность. Он снова почувствовал острое желание оказаться по ту сторону.

Но что-то заставило его переключиться. Он вспомнил о Терезе. Мир давно расщепил бы его на атомы, если бы не она. Увы, скелетов в шкафу было так много, что когда он открывал дверцу, они заваливали собой все значимые воспоминания о Терезе. Она была маяком в его жизни, но Джонни было недостаточно этого света, тоненькой линии в густой, непролазной тьме. Его ноги устали идти на этот лучик, ему проще было раствориться в сумраке.

Он чувствовал, что его лихорадит. Люди входили в палату и выходили, Джонни о чём-то с ними разговаривал, но потом не мог вспомнить, кого видел, о чём общался.

– Сестра, скажи, когда я смогу выйти из этой чёртовой больнички? – зарычал Джонни в момент просветления.

– Если бы не наши врачи, вы были бы уже в морге, – ответила она зло, поправляя простыню.

– Нашла, чем удивить, – прыснул Джонни. – Я мог побывать в морге столько раз, сколько у тебя было любовников. Где моя жена?

– Легка на помине, – сказала Тереза, и медсестра прошмыгнула мимо неё за дверь.

– Прости меня, – пробормотал Джонни. – Я снова тебя подвёл. Моя жизнь была на волоске. Но кому я нужен, разбитый, никчёмный неудачник? Может, лучше было уйти из этого мира?

– Хватит называть себя неудачником! – гневно вскрикнула Тереза. – Ты – великий боксёр, идол для миллионов. Но тебе этого, конечно, мало, дурак ты набитый.

– Скажи про моё величие Полюшке Аялюшке, – отмахнулся Тапиа. – Понимаешь, он выжег на моём теле клеймо: «Джонни Тапиа – посредственный боксёр, липовый чемпион».

– Джонни, заткнись, вот заткнись и всё, иначе я сама тебя убью! – взревела Тереза. – После первого поражения от Аялы ты сразу же вернул себе чемпионский титул, поборов колумбийца Рочу. А когда проиграл Аяле во второй раз, всего через два года ты побил Медину, мексиканца с чемпионским поясом IBF в полулёгком весе. Разве пятикратный чемпион мира – не великий боксёр?

– Ладно-ладно, убедила, – хмыкнул Джонни. – Лучше расскажи, как там твой братишка Роб поживает? Мой племяш не сильно ему докучает? Они же теперь всё время вместе тусят, прям не разлей вода!

Тереза присела на краешек кровати, лицо её сильно побледнело. Джонни ещё не очень хорошо себя чувствовал, и не заметил, что с самого начала его жена была сильно взвинчена. Руки её тряслись, глаз дёргался, хотя нервного тика у неё никогда не было.

Она долго молчала, пока Джонни с улыбкой ждал ответа.

– Тереза, ты что, оглохла? – нахмурился он наконец. – Как там Роб и Бен, с ними всё окей?

Джонни привстал и схватил Терезу за руку, но она тут же вырвалась и, вскочив, стала ходить из стороны в сторону. Потом замерла и, глядя на Джонни глазами, полными слёз, быстро заговорила:

– Джонни, Роб и Бен погибли. Как только они узнали, что ты попал в больницу, и врачи дают неутешительные прогнозы, сразу бросили все дела и помчались к тебе. По дороге оба выпивали, потому что думали – на этот раз ты не выкарабкаешься. Они сели в машину уже немного пьяными, да ещё и не пристегнулись. По каким-то причинам машина потеряла управление, её занесло на обочину, где она несколько раз перевернулась. Роб и Бен вылетели из машины, их трупы ещё некоторое время лежали там, в песке…

Джонни ничего не ответил – от сильного потрясения он потерял сознание. И увидел сон. Впервые за долгое время он встретился с мамой, которую держали за руки Роб и Бен. Брат Терезы был его лучшим другом, готовым ради него пойти на что угодно. Джонни помнил, как Роб, с пеной у рта, набросился на одного из помощников Аялы, крича на весь зал, что у Тапиа украли победу. Но Бена, своего племянника, Джонни любил не меньше… Этот талантливый мальчишка шёл по его стопам, мечтал однажды стать чемпионом мира, прямо как знаменитый дядя.

Если раньше на небо Джонни звала только Вирджиния, то теперь зовущих стало трое.

– Обещаю, я скоро приду к вам, – бормотал Джонни. – Я стану ангелом, как и вы.

Внезапно он почувствовал, что его трясут за плечо.

– Что ты такое болтаешь! – кричала Тереза, склонившись над ним. – Не смей покидать меня и детей! Да, они приёмные, но они любят тебя всем сердцем. Как и я. Разве этого недостаточно, чтобы жить?

– Трое против трёх, – безумно захохотал Джонни, а потом снова вырубился.

Тереза сидела рядом, глядя на мужа, на его закрытые глаза. Он лежал как в гробу, белый, холодный, чужой.

Но чем она провинилась? Почему Джонни недостаточно её любви, любви приёмных детей? Разве он не понимает, как сильно нужен им? Как сильно нужен ей? А ведь она должна быть сейчас вовсе не с ним, а со своим братом, заниматься его похоронами, но вместо этого проводит время с убийцей Роба…

– Какой же ты мерзавец, Джонни, – пробормотала Тереза, взяв его холодную руку. – Знай, ты – самый добрый, самый прекрасный мерзавец на всём белом свете.

***

Джонни сидел на диване, проглотив болеутоляющее. Ему было нехорошо, но он считал, что покалывания в груди – пустяк.

Недавно он вновь болтал по телефону с человеком, который, как показали тесты, был его биологическим отцом – Джерри Падиллой. Оказывается, в той бандитской перестрелке его папа был всего лишь ранен, и копы бросили его гнить в тюрьме, по ошибке сообщив Вирджинии, что он умер. Джерри честно отсидел весь срок и, оказавшись на свободе, пришёл к сыну.

Это вдохнуло в Джонни жизнь, он почувствовал, что свет от маяка стал ярче, появился смысл не уходить прямо сейчас к святой троице. Джонни даже нашёл в себе силы порвать с Госпожой, хотя бы временно. И хотя у него случались срывы, сильных передозов давно уже не было.

– У тебя ещё остались дела на этом свете, – сказал Джонни, и с радостью повторил эту фразу. Он думал, что никогда не сможет произнести этих слов. Вся его жизнь противилась слову «надежда».

Но сейчас у него есть любящая жена, два быстро растущих сына, отец, с которым можно бесконечно говорить о маме – с ним Вирджиния как будто воскресла.

В этот самый момент, когда Джонни, наконец, поверил, что жизнь его имеет смысл, что ему нравится планировать будущее, боль в груди усилилась, а через несколько минут стала невыносимой. Сердце Джонни было так истерзано Госпожой, что в конце концов не выдержало.

Джонни встал с дивана, сделал несколько шагов, потом упал на колени и, глядя на фотографию Терезы, висевшую на стене, ощутил, как по щеке катится последняя слеза.

Проваливаясь в темноту, он испытывал сожаление, то чувство, которого в этой ситуации он совсем от себя не ждал.

Источник: http://www.sports.ru/